Гостевая

Благо, говорил архангел Рафаил Товитам, молитва с постом, милостынею и правдою (Тов. 12, 8). Великое благо — такой пост! Благо он для грешников как единственная дверь для исшествия из плотского состояния, для вступления в спасительную пажить покаяния и для неисходного пребывания в этой спасительной пажити. Великое благо он — не для одних грешников: великое благо он — для праведников, великое оружие в руках их. Во все время земного странствования они не покидают его, им удерживают себя в чистоте и святыне. Пост свой они основывают на милости; пост свой они полагают в основание молитве; молитвою веры (Иак. 5, 15) приемлют все просимое ими (Мк. 11, 24).

Плоть наша — любомудрствует преподобный Марк[1] — взята от земли и свойством своим подобна земле: для нее необходимо возделывание. Как семена, посеянные на ниве, не обработанной земледельческими орудиями, пропадают, не принеся никакого плода, так и молитва остается бесплодною, если для нее не приготовлена плоть, не приготовлено сердце постом. Развлечение и отягчение мыслей, холодность, ожесточение сердца, суетные и греховные мечты, непрестанно возникающие в воображении, уничтожают молитву пресыщенного. И наоборот, как на ниве, тщательно обработанной земледельческими орудиями, но не засеянной полезными семенами, с особенною силою вырастают плевелы, так в сердце постящегося, если он, удовлетворяясь одним телесным подвигом, не оградит ум подвигом духовным, то есть молитвою, густо и сильно вырастают плевелы самомнения и высокомудрия. Высокомудрие и самомнение в безрассудном, жестком постнике всегда соединены с уничижением и осуждением ближнего, с особенною способностью соблазняться, наконец с самообольщением, гордынею, погибелью. Пост, это сильное орудие — когда он предоставлен самому себе, когда из орудия он уже претворяется как бы в цель жизни, в цель тщеславия, — делается для подвижника орудием самоубийства. Таким постом постились фарисеи, и постились много, постились во вред себе (Мф. 9, 14). Не сицеваго поста Аз избрах, глаголет Господь, ниже аще слячеши яко серп выю твою, и вретище и пепел постелеши, ниже тако наречете пост приятен. Не такового поста Аз избрах, глаголет Господь: но разрешай всяк соуз неправды, разрушай обдолжения насильственных взысканий, отпусти сокрушенныя в свободу, и всякое писание неправедное раздери. Раздробляй алчущим хлеб твой, и нищия безкровныя введи в дом твой: аще видиши нага, одей, и от свойственных племене твоего не презри. Тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твоя скоро возсияют: и предидет пред тобою правда твоя, и слава Божия обимет тя. Тогда воззовеши, и Бог услышит тя, и еще глаголющу ти молитву твою, речет: се, приидох (Ис. 58, 5-9). Пророк требует, чтоб посту предшествовала и сопутствовала милость; он дает обетование, что молитва подвижника, сопрягающего пост с милостью, будет немедленно услышана, что такой подвижник сподобится благодатного посещения Божия.

И повсюду Святый Дух законополагает соединение поста с молитвою. Обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, взывает Господь к грешникам устами другого пророка, увещевая и ободряя их к покаянию, в посте и в плачи и в рыдании, и расторгните сердца ваша, а не ризы ваша, и обратитеся ко Господу Богу вашему. Вострубите трубою в Сионе, освятите пост, проповедите цельбу (Иоиль 2, 12-15). Опыт силы поста и молитвы показали кающиеся Ниневитяне. Уже изречено было Богом определение на них, уже оно возвещено было им пророком Ионою; уже пророк, удалившись за город, пристально смотрел на город и ежечасно ожидал сбытия грозного пророчества. Но Ниневитяне прибегли к покаянию, доказывая неподдельность покаяния оставлением лукавых деяний, усиленным постом, усиленною молитвою, — и раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им, и не сотвори (Ион. 3, 10). В Новом Завете Господь возвестил, что пост соделается общим подвигом всех учеников Его, егда отъят будет от них небесный Жених — Господь, вознесением на небо (Лк. 5, 35). И как ученикам Господа Иисуса не поститься на земле, как не плакать на ней, как не облачаться в одежду печали, когда Сокровище их, единственное Сокровище, далеко от них, когда путь к Нему преисполнен трудностей, — наветуется ужасными и по числу и по злобе разбойниками!

Все святые Божий проводили земную жизнь в посте и молитве. Так, по свидетельству Евангелия, святая Анна, пророчица, дщерь Фануилова, не отходила от церкви, служа Богу постом и молитвами день и ночь (Лк. 2, 37). О великой Иудифи повествует Священное Писание, что она постяшеся вся дни вдовства своего, имела опытное разумение молитвы, ведала ее силу, молитвою достигла живой веры в Бога, верою совершила чудный подвиг (Иудифь 8). Покрых постом душу мою (Пс. 68, 11), говорит боговдохновенный Давид, — так силен этот подвиг; смирях постом душу мою (Пс. 34, 13) — так противодействует этот подвиг самодовольству и напыщенности, являющимся от пресыщения! При посредстве поста молитва моя во недро мое возвратится; без него — она печальная жертва умственного развлечения, неразлучного с пресыщением. Святой апостол Павел, исчисляя признаки истинных слуг Божиих, между этими признаками упоминает пребывание в посте (2Кор. 5, 5) и молитве (Рим. 12, 12; Кол. 4, 2). О себе он свидетельствует, что он проводил земную жизнь в постоянных подвигах, лишениях и скорбях; он упоминает и ту алчбу и жажду, которым ему приводилось подвергаться по стечению обстоятельств, и то произвольное непрестанное пощение, которым он укрощал и порабощал тело свое (2Кор. 11, 27; 1Кор. 9, 27). Евангелист Лука, описывая в деяниях совокупное пребывание в Иерусалиме святых апостолов, по вознесении на небо Господа нашего Иисуса Христа, с Пресвятою Девою Богоматерью и другими женами, последовавшими за Господом во время Его земного странствования, говорит: Сии ecu бяху терпяще единодушно в молитве и молении (Деян. 1, 14). Из этих слов явствует, что молитвы их были весьма продолжительны, непрестанны, чего без помощи поста совершить невозможно. Таково было жительство апостолов! таково было жительство мучеников! таково жительство преподобных! Оно было и есть сопряжение непрестанной молитвы с постоянным пощением. Милость и любовь их к братиям, к любящим и ненавидящим была божественная, как превысшая человеческого естества, как заимствованная из персей Самого Господа. Они не только сострадали всем нуждающимся в душевных и телесных потребностях, не только прощали все оскорбления и тягчайшие обиды; они с радостью положили души свои за спасение ближних, за спасение врагов своих.

В важных обстоятельствах и трудностях жизни, пред начатием великих дел, при наступлении великих скорбен святые Божий усугубляли свой пост и свои молитвы. Пример того и другого показал нам собою Спаситель наш, Господь наш Иисус Христос. Пред исшествием для проповеди и спасения человечества Господь удалился в пустыню, там пребыл в посте сорок дней и сорок ночей. «Он постился — говорит блаженный Феофилакт, — благоволя показать нам, что пост есть великое оружие и во время искушений и против бесов. Как умножение пищи служит началом всякому греху, так и воздержание служит началом для всякой добродетели»[2]. Руководитель к подвигу поста и к подвигу против диавола есть Дух Святой[3]. Пред избранием двенадцати апостолов, которым предназначено было уловить вселенную в веру и спасение, Господь восшел на уединенную гору и всю нощь пребыл в молитве (Лк. 6, 12); пред воскресением Лазаря Господь обратился к благодарению Отцу за услышание Своей молитвы. Аз ведех, сказал Он, яко всегда Мя послушаеши, потому что воля Отца и Сына есть единая Божественная воля, но народа ради окрест стоящаго рех, да веру имут, яко Ты Мя послал ecu (Ин. 11, 42). Точно так же и пред избранием апостолов Господь не имел нужды в молитве, но обратился к молитве и пребыл в ней целую ночь, показывая, по разуму святых отцов[4], действиями своими образ для наших действий, показывая нам, что Бог принимает и краткую молитву нашу, но что пред важными случаями и начинаниями полезна, нужна, необходима нам особенно продолжительная и особенно напряженная молитва. Пред страданиями и крестною смертью, которым Господь благоволил подчиниться для искупления человечества, Он пришел в сад Гефсиманский, на место, где долженствовало совершиться предание, являя в себе добровольную жертву, приносимую по единой нераздельной воле Отца и Сына. Этим Он показал нам, что мы должны принимать всякую напасть, ниспосылаемую нам свыше, как неотъемлемую нашу принадлежность, принимать с самоотвержением, с покорностью воле Божией, с верою в Бога всемогущего, Который неусыпно бдит над нами, у Которого изочтены все власы наши, от Которого неутаися кость моя, как сказал пророк, юже сотворил ecu втайне, и состав мой в преисподних земли (Пс. 138, 15). Господь показал нам средство, которым можем и должны укреплять немощь человеческого естества во время нашествия напасти. Он обратился к усиленной молитве. Ученикам, побеждаемым сном, Он заповедал: бдите и молитеся, да не внидите в напасть (Мф. 26, 41). Чтоб пришедшая напасть не объяла человека, не овладела им, не поглотила его, необходима молитва. Необходима во время напасти для побеждения напасти та духовная сила, тот Божественный непоколебимый мир, которые приносятся молитвою. Для побеждения сатаны, стремящегося помыслами печали, безнадежия и отчаяния потрясти и погубить человека, подвергшегося напасти по Божию определению, для того чтоб не оскудела вера наша во время напасти, нужна молитва. Она нужна нам, чтоб посреди самой скорби мы могли ощутить, по завещанию апостола, всяку радость, которую он повелел нам иметь, егда впадем в искушения различна (Иак. 1, 2). Благодатное утешение от молитвы может получить только предочищенный постом, и может сохранить только поддерживающий чистоту свою постом.

Примеру Господа последовали и последуют истинные рабы Господа. Еще в Ветхом Завете водимый Духом Христовым святой Давид в особенно трудных обстоятельствах жизни усугублял свой пост и свои молитвы (2Цар. 12, 16; Пс. 34, 13). Подобно ему святой пророк Даниил, уразумев из книги пророка Иеремии, что исполнилось число лет, назначенных Богом для пребывания плененных иудеев в Вавилоне, что наступило время возвращения их в Иерусалим, обратился с напряженною молитвою к Богу о избавлении иудеев, усиливая молитву постом: вдах, говорит он, лице мое ко Господу Богу, еже взысками молитвы и прошения в посте, и во вретище, и в пепеле. Имолихся ко Господу моему, и исповедахся (Дан. 9, 2-4). Состояние, в которое приводят человека пост и молитва, особенно способно к приятию Божиих благодеяний и Божественных откровений. Так милостыни, молитвы и пост Корнилия-сотника предстали пред Бога и доставили ему величайшее благо: познание Христа. Бех постяся, и моляся в девятый час в дому моем, поведал о себе сотник апостолу Петру, и се муж ста предо мною во одежде светле. То был ангел (Деян. 10, 30). Так молящемуся и алчущему апостолу Петру явилась великая плащаница, спускавшаяся с небес, образовавшая собою языческий мир, принятый Богом к вере во Христа и к спасению о Христе (Деян. 10, 11). Так служащим апостолам Господеви, и постящимся (Деян. 13, 2), открыл Святый Дух, что Он избрал Павла и Варнаву для проповедания христианства язычникам, повелел отделить и послать их на это служение. Апостолы, услышав во время молитвы и пощения повеление Святаго Духа, прежде чем исполнить это повеление, снова прибегают к посту и молитве, чтоб повеление, полученное при содействии поста и молитвы, было и исполнено при содействии их. Тогда постившеся и помолившеся, и возложше руки на ня, отпустиша их (Деян.13, 3), говорит писатель апостольских Деяний. Всем известно, каким успехом увенчалось служение Павла и Варнавы! Оно увенчалось насаждением христианства по всей тогда известной вселенной. Бесчисленны доказательства и примеры того, что все угодники Божий тогда именно сподобляются Божественных откровений, когда они отрешат себя постом от вещества, а чистою молитвою, нагими умами, не засоренными никакою мечтою, не развлекаемыми никакою постороннею мыслию, предстанут в глубоком благоговении и мире невидимому и недоведомому Богу.

Возлюбленные братия! Познав значение и силу духовных оружий — милостыни, поста и молитвы, поспешим препоясаться этими оружиями. Стяжем милость, облечемся в благость, по наставлению и убеждению апостола (Кол. 3, 12). Отличительною чертою характера нашего, постоянною отличительною чертою поведения нашего да будет милосердие[5]. Вне милости не будем искать правды[6].

Милость, исходящая из поврежденного человеческого естества, противна правде; милость, изливающаяся из заповедей Евангелия, несмотря на обилие свое, находится в неразрывном союзе с правдою Божиею, служит выражением ее (Пс. 84, 11-14; 88, 15). Не только во время святых постов, назначенных святою Церковью, будем смирять наши тела умеренным употреблением пищи, пищи известного качества, но и в прочее время будем употреблять пищу благоразумно, соразмерно существенной нужде, для поддержания телесных сил и телесного здравия. Поработив посредством поста тело духу, соделав дух наш ангелоподобным по благости, окрылим его молитвою: пусть дух наш приобретет блаженный навык быстро и часто возлегать к Богу и испрашивать Божие благословение на начинания наши, Божию помощь действиям нашим[7]. Мы не замедлим увидеть Бога споспешником, правителем деятельности нашей. Этого мало! Возносясь часто мыслью к Богу, мы постепенно очистим нравственный путь наш от всякого беззакония, не только грубого, но и тонкого, совершаемого в помышлениях и ощущениях. Кто, призывающий Бога на помощь, осмелится призвать Его на помощь делу порочному? Кто, представляющий свое прошение воззрению Царя царей, не озаботится прежде, чтоб прошение было достойно Царственного и Божественного взора, проникающего в сокровенности сердца и видящего с одинаковою явностью все видимое и невидимое? Аще чего просим по воли Его, только в том Он послушает нас (1Ин. 5, 14), сказал апостол. Кто, ежечасно обращающийся к Богу, не стяжет убеждения и ощущения, что он жительствует под очами Бога, что всякое его дело, всякое движение души видит всевидящий и вездесущий Бог? Такого убеждения и ощущения — необходимое последствие: духовное преуспеяние христианина. Да дарует нам милосердый Господь это преуспеяние во славу имени Своего и во спасение наше. Аминь.

Святитель Игнатий (Брянчанинов)



[1] Слово 7-е. О пощении и смирении

[2] Толкование на Мф. 4, 2

[3] Толкование бл. Феофилакта на Лк. 4, 2

[4] Толкование блаженного Феофилакта

[5] Святой Исаак Сирский. Слово 1-е

[6] Святой Исаак Сирский. Слово 56-е

[7] Душеспасительный совет этот принадлежит преподобному Варсонофию Великому. Ответ 261-й

    

Возлюбленные о Господе отцы, братия и сестры —

клир, монашествующие и паства Русской Зарубежной Церкви!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

В свете публикации документов, которые должны быть рассмотрены на предстоящем Всеправославном Соборе на Крите 16-27 июня 2016 г., Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви приступил к рассмотрению указанных текстов совместно с множеством иерархов, клириков и мирян, которые продолжают подготовку к Великому Собору; и стремится сообщить богоспасаемой пастве и иным о тех предложениях, которые мы вносим, ввиду того, что документы Собора пробуждают интерес и у очень многих вызывают вопросы.

В этом деле, как и во всем, мы помним слова Господа, обращенные к святому апостолу Петру: Господь поведал, что дело будущего пастыря будет в том, чтобы пасти (кормить) овец Его (Ин. 21,17); и также, что пища для тех, кто любит Его, заключается в усердном сохранении того, о чем Христос учил: А?ще лю?бите мя?, з?пов?ди моя? соблюди?те, (Ин. 14,15), и ?ще кт? лю?битъ мя?, сл?во мо? соблюд?тъ (Ин. 14,23).

С усердием исполняя эти божественные заповеди, вся полнота иерархии Русской Православной Церкви, стремясь применить совет праведного Соломона: посл?шаетъ прем?дрости тво? ?хо, и при­­ложи?ши с?рдце тво? къ р?зуму (Притч. 2,2), рассматривает со смирением, усердием и повиновением документы, которые стали доступны нам.

Данная задача осуществляется в духе свободном от страха или мирских забот, поскольку мы горячо верим, что Сам Господь всегда остается кормчим Церкви: Он вел Свою Церковь многие века до наших дней, и Он продолжит руководить нами и хранить нас в настоящее время и до скончания века. Мы, скорее, предлагаем размышления над некоторыми из текстов, с тем, чтобы присоединить наши мысли к рассуждениям тех многих других, работающих во благо всех наших общеправославных начинаний, в том числе Святейшего Патриарха и тех членов нашей Русской Православной Церкви, которые трудятся вместе с ним на ниве подготовки Собора.

В то время как некоторые из документов (которые предсоборным совещанием были подготовлены для рассмотрения Всеправославным Собором, и которые, конечно, являются не окончательными текстами, но обязательно лишь предварительными) озабоченности не вызывают, но более того содержат важные разъяснения (см., например, документ «Автономия и способ ее провозглашения»), применение в других текстах терминов, допускающих двоякое толкование, отсутствие богословской точности и применение чуждого священной традицией Церкви экклезиологического языка, требуют комментариев, которые могут исправить весь текст.

Речь идет, в первую очередь, о двух документах, «Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром» и «Миссия Православной Церкви в современном мире»; также возникает несколько вопросов и к тексту, регламентирующему процедурную составляющую, озаглавленному «Регламент организации и работы Святого и Великого Собора Православной Церкви».

Документ «Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром»

Изучая документ «Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром», мы не можем пройти мимо заметной несогласованности – как с точки зрения понятийного аппарата, так и концептуальной, – но с большей горестью мы отмечаем несостоятельность документа с точки зрения исповедования истинной православной экклезиологии, в той мере, в какой это необходимо для надлежащего провозглашения Истины Христовой в разделенном мире. По нашим оценкам, данный документ является самым спорным из всех Предсоборных документов, и чтобы приобрести допустимую для принятия форму, он должен быть существенно доработан и исправлен на сессиях Великого Собора. Несоответствия в экклезиологической терминологии очевидно выражены, и на них указывали, в частности, Его Высокопреосвященство митрополит Навпактский и Свято-Власиевский Иерофей и Его Высокопреосвященство митрополит Лимассольский Афанасий, а также многие богословски образованные представители православного духовенства и мирян.

Хотя документ начинается словами определяющими Православную Церковь как «Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь» (п.1), которая «основывает свое единство на факте ее основания Господом нашим Иисусом Христом и общении во Святой Троице и таинствах» (п.2), терминология, используемая по ходу дальнейшего текста, выявляет двусмысленные, далекие от ясности и истинности фразы.

Кроме того, что заявление о Православной Церкви, как о «Единой» Церкви, подрывается дальнейшим утверждением, что «Православная Церковь констатирует существование в истории других не находящихся в общении с ней христианских церквей и конфессий» (п. 6) и повторяющимися фразами «другие христианские церкви и исповедания» (п. 6, п. 20), в документе отсутствует какая-либо ссылка на факт, что Церковь не только «основана» Господом нашим Иисусом Христом (см. п. 2), но и является Его мистическим Телом, всегда единым и неразделяемым (ср. Еф. 5,30, Кол. 1,24). Хотя, конечно, все признают существование в истории групп, которые отдельно от Православной Церкви стремятся следовать за Спасителем, и которые могут именовать самих себя «церквами», православная экклезиология не допускает множественности того, что должно быть всегда одним и единым: Самого Тела Христова. В обыденной речи такая терминология (напр. «другие церкви») иногда используется из удобства, но она недопустима в официальном церковном документе, который должен быть безупречно точным и ясно и недвусмысленно выражать то Предание, которое мы получили от Отцов, и которое те получили от Господа.

Еще серьезнее недоработки, касающиеся сущностных границ Церкви, на понимание которых и был направлен документ: отсутствует понимание Церкви и ее отношений к тем, кто находится вне нее. Наши сердца вторят чувству священномученика Илариона (Троицкого), который о расколотом христианском мире заметил: «Кто из сознательных христиан не скорбит душой, когда видит вражду и разделение среди тех людей, которых должна объединить их вера, среди которых должны бы царствовать мир, оставленный и дарованный Христом Его ученикам, и любовь, излитая в сердца христиан Духом Святым!» – мы признаем, в то же время, что достижение такого мира для тех, кто разделен, возможно только через объявление единого истинного пути к единству: спасительной жизни предлагаемой в Церкви; а понимание, как вернуться в неделимую Церковь, начинается с правильного понимания разделения. Здесь документ наименее ясен.

Нигде в тексте разделение между христианами не определяется, следуя правилам Святых отцов и канонам Соборов, как следствие расколов и ересей (что наиболее удивительно, данные термины вообще отсутствуют в тексте), каковым оно является в перспективе разрыва и ухода от Тела и Истины Христовой [1].

Вместо этого документ перенимает квазицерковный подход, согласно которому разделения мыслятся внутри некоего широко понимаемого «христианского единства» (п.4), что само по себе становится двусмысленным выражением, намекающим на главенствующее «единство верующих во Христа» (там же), которое распростирается за пределы «Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви» и включает в себя множество других конфессий [2].

В духе инославного и не соответствующего православной экклезиологии понимания документ развивает идею о христианском единстве, как о чем-то «утраченном» (п. 5), а «восстановление христианского единства» объявляется одной из постоянно присутствующих целей Церкви (пп. 4, 5, 12, 24). Такое утверждение противоречит справедливому утверждению, что «Единство, которым обладает Церковь по своей онтологической природе, не может быть нарушено» (п. 6). Более того, смешение верного утверждения, что Церковь свидетельствует «тем, кто находится вне ее» (там же), с указанием, что она активно работает с разными деноминациями для поиска «утраченного единства христиан на основе веры и предания древней Церкви семи Вселенских Соборов» (п.5), ясно дает понять, что в вышеупомянутом единстве Святая Православная Церковь этих Соборов не более чем частица или осколок, а не неразрывное целое, сохраняемое Христом, как Его Невеста (Еф. 5,26-32). В этом всем не только привносится чуждая экклезиология, зафиксированная в Проекте документа Всеправославного Собора, но и оставляются без внимания действенные пастырские возможности. Нам действительно надлежит воспользоваться случаем, именно сейчас, когда разрабатывается соборный документ, чтобы заявить, что действительное отсутствие единства среди христиан сегодня – это потеря единства инославных с Православной Церковью; и путь к врачеванию, которое может дать человечеству подлинное единство, – это раскаяние в расколах и ересях и возвращение в Единую Церковь, единство которой никогда не было потеряно [3].

Когда на Божественной литургии мы молимся, возглашая прошение «о соединении всех» то речь идет о Божественном сохранении внутреннего единства, при этом мы несем в наших сердцах надежду на то, что отделившиеся от этого единства могут в него вернуться. Всеправославное заявление, которое не благовествует эту евангельскую надежду в мире, упускает возможность должным образом нести весть о спасении.

Этот же документ содержит и иные ошибки, которые мы не можем не отметить. 23 пункт документа, говоря о необходимости межхристианского богословского диалога (который сам по себе есть благое начинание), добавляет, что данный диалог исключает «всякую практику прозелитизма или иных вызывающих проявлений межконфессионального антагонизма» (п.23). Представляется проблематичным отождествление термина «прозелитизм» и «межконфессиональный антагонизм»; Господь заповедал активную проповедь (ведущую к крещению) «всем народам» (Ср. Мф. 28,19-20), и уверил Церковь, что Он будет особо хранить тех, кто пришел в Нее – в действительности, на Божественной литургии мы поем с псалмопевцем «Господь хранит пришельцев» (?????? ???????? ???? ???????????, Пс. 145,9). Категорический запрет «прозелитизма», направленного православными на инославных, по сути является молчаливым приятием «равенства вероисповеданий» (что, как верно утверждает сам документ, не может быть принято (ср. п. 18)), и это квалифицируется, как признание идеи, что инославные уже объединены в Теле Христовом (Церкви) и потому не должны быть привлекаемы с покаянием войти в Него.

Мы допускаем, что однозначный противоречащий Евангелию запрет «прозелитизма» – это не то, что имелось ввиду авторами текста, которые отождествили «прозелитизм» с практиками, «вызывающими проявления межконфессионального антагонизма»; и здесь данный термин используется в широкоупотребительном просторечном смысле для обозначения используемых в проповеди нечестных и часто коварных практик, а не для обозначения проповеди как таковой (мы полагаем, что в том же обиходном значении использовался указанный термин в совместной декларации Святейшего Патриарха Московского с Римским Папой) [4]. Однако, хотя неформальное использование данного термина в значении недостойного поведения может быть допустимо в такого рода декларациях, но в формальном экклезиологическом документе он недопустим.

Документ «Миссия Православной Церкви в современном мире»

Проблемные места, содержащиеся в документе «Миссия Православной Церкви в современном мире», по сравнению с текстом об отношении Православной Церкви с остальным христианским миром сокрыты глубже и относятся к сфере богословия, и именно поэтому требуют особенного внимания. Его Высокопреосвященство митрополит Навпактский и Свято-Власиевский Иерофей уже досконально изложил основы антропологических ошибок, на которых зиждется текст документа. Его средоточие на деле Православия в укреплении мира, предотвращении войны, борьбы против дискриминации и пр., само по себе, возвышенно, но по вине этих ошибок становится крайне проблематичным, если в документ не внести поправки.

Сердцевина проблемы заключается в том, что в документе постоянно используется термин «человеческая личность», когда следовало бы использовать «человек», и вся разработка гуманистической дискуссии в документе основывается на развитии указанной конструкции [5].

Термин «человеческая личность» для обозначения человека используется исключительно со времени В. Лосского, который и сам отмечал терминологическую новизну использования; и хотя данный термин в последующих дискуссиях стал почти обязательным, Святые отцы последовательно применяли термин Священного Писания и литургического языка «человек». В нашем вероучительном языке термин «лицо» (person, Gr. ????????) [6] применяется прежде всего по отношению к Божественным Лицам Святой Троицы, при исповедании отдельных Ипостасей: Отца, Сына и Святого Духа, а также при описании единственности Ипостаси Сына, в котором Божественная и Человеческая природа соединены «неслитно, нераздельно, неразлучно, неизменно» (определение Четвертого Вселенского Собора). Практически никогда данный термин не применяется к человеку (в ком отсутствует такая особенность), а именно для обозначения абсолютного различения между сотворенным и Несотворенным – несмотря на то, что человек является «образом и подобием Божиим», он в своей сотворенности не может сравниться с Тем, Кто безначален.

Это уточнение, которое может вначале казаться несколько слишком детализированным или даже педантичным, имеет принципиальное значение для православного богословия и антропологии, а также демонстрирует необходимость самого требовательного внимания при предоставлении документов для широкого обращения (даже в случае таком, как этот, где текст не претендует на разработку тринитарной доктрины, но непреднамеренно развивает доктринально проблемные темы).

Увеличение количества ошибочных применений термина «лицо» по отношению к человеку за последние 75 лет привело к многочисленным искажениям богословского языка в сфере выражения православного вероучения: один из самых заметных результатов, к которым приводит языковая неточность, является концепция, что имеется «общение Божественных Лиц», как прямо указано в документе (п.Б.1) [7].

Систематические богословские дискуссии четвертого и пятого веков разъяснили, что Отец, Сын и Дух объединены во вневременном общении сущностей (в Рождаемости Сына, Исхождении Святого Духа и Монархии Отца), но не в общении Лиц. Неправомерное применение термина «лицо» по отношению к человеку привело, однако, к соображениям об общности человеческого рода применяемого к природе Святой Троицы в той форме, которая противоречит ясному учению Отцов и Вселенских Соборов.

Кроме того, неточное употребление тринитарной терминологии создает новые антропологические проблемы, которые возникают из-за отношения к «человеческой личности» как «члену сообщества личностей, в единстве человеческого рода по благодати отражающих жизнь и общение Божественных Лиц в Святой Троице» (Б, 1 – одно из наиболее проблематичным высказываний в документе) [8].

Хотя действительно человеческая свобода (предмет п. Б) является даром и следствием того, что человек создан «по образу» Божию, но ни человеческая жизнь в широких возможностях человеческого поприща, ни свобода, которую он практикует, несравнима со свободой Божественного лица в Его вечном сопребывании.

Ошибочная антропология видна по ходу всего документа, и ее результатом становится желание продвигать «всеобщее признание высокой ценности человеческой личности» (П. А.3) [9], как источник для миссии. Пока человек неверно определяется как человеческая личность, отражая неверную концепцию «общения Божественных Лиц» в Святой Троице, все слова о «высокой ценности человеческой личности» разрабатывается в заведомо некорректных терминах.

Ценность человека поистине высока, но истинное основание его ценности состоит определенно в тварной отличности от Лиц Святой Троицы, в жизнь Которых он, тем не менее, призван и чей образ он мистически носит, что делает человека особым, среди всех творений, благодаря чему он может достигать подобия Божия через обожение своей природы.

В целом мы хотим подчеркнуть, что в документе о миссии Церкви сказано много важного: его упор на должном применении человеческой свободы, поддержка мира и справедливости, борьба с дискриминацией, указание на секулярную и потребительскую идеологию нашей современной культуры, как на причину многочисленных проблем и др. – все это достойные и Богоугодные цели. Но они не должны достигаться через использование ошибочных антропологических и богословских концепций. Выражение «человеческая личность» должно быть везде заменено на более приемлемый термин «человек», особенно в ключевых фразах, таких, как «ценность человеческой личности» (А. 3). Подобным образом и иные, допускающий двоякое толкование или неправильно употребляемые термины должны быть тщательно проверены и скорректированы (как, например использование термина «гендер», хотя на самом имеется ввиду "пол" (ср. Вступление; п. Д (2, 3).

Замечание по вопросам процедуры и авторитета Собора

В заключение следует сказать пару слов о рабочих процедурах, определенных для Собора, с точки зрения того, какой авторитет будут иметь все одобренные им документы внутри православного мира.

Мы не первыми заметили ошибочное экклезиологическое утверждение, присутствующее в п. 22 документа "Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром», где заявляется, что «сохранение истинной православной веры возможно только благодаря соборному строю, который издревле представлял компетентный и высший критерий Церкви в вопросах веры».

Святые Соборы в Церкви, даже те, которые Церковным сознание были признаны Вселенскими, никогда не были «высшим критерием Церкви в вопросах веры», но, скорее, ведомые Святым Духом подтверждение единственного критерия в делах веры, который есть выражение Воли Христовой. Истинная Православная вера была сохраняема не «только благодаря соборному строю», но непоколебимым, активным главенством Христа над Своим Телом, Который должным образом составлял и молитвенно соединял Соборы скорее для явления истины, чем для ее определения. Осуществляется это через дарованную иерархам Церкви апостольскую благодать, которая в соборной молитве и прениях таинственно раскрывает Волю Бога, глаголющего в сердцах Своих служителей и через них. По этой причине Соборами, признанными Церковью как имеющие обязательный авторитет для Ее дел и жизни, были именно те, на которых соблюдалась полная свобода этой епископской благодати.

Все епископы в равной мере обладают апостольской благодатью, и на Соборе каждый епископ имеет свободу при полном собрании возвысить свой голос. Только в таком случае Соборы могут сказать: Изволися бо Духу Святому и нам (Деян. 15,28) и властительно провозгласить волю Господню. Предсоборные определения и решения собрания Предстоятелей Поместных Православных Церквей, прописанные в пунктах 3, 12 и 13 в «Регламенте организации и работы Святого и Великого Собора Православной Церкви», ясно показывают, что Всеправославное совещание, запланированное на этот год, не будет по своей природе Собором.

В духе полного доверия и любви, мы спешим добавить, что это ни в коем случае не означает, что оно не может стать ценным и важным, и мы искренне молимся о плодотворном собрании, которое выведет межправославный диалог и сотрудничество на новый уровень. Однако собрание-собор, включающий в себя только определенное количество представителей-архиереев (ст. 3, 1.), на котором голосование за принятие текстов проходит по беспрецедентному принципу «одна Церковь – один голос», т.е. голосование «осуществляется автокефальными Православными Церквами, а не каждым отдельным членом представленных на Соборе делегаций» (ст.12, 1.), где открыто допускается, что «ситуация, когда на Соборе голосует Церковь, а не член делегации, не исключает возможности, когда один или несколько иерархов делегации той или иной автокефальной Церкви займут отрицательную позицию по отношению к внесенным поправкам или какому-либо тексту вообще» (ст. 12, 2.), и который низводит каждый такой несогласный голос до «внутреннего дела той автокефальной Церкви, к которой принадлежат архиереи» (ст. 12, 3.), – все эти моменты показывают, что какие-либо документы, принятые этим собором, правда могут иметь «всеправославный авторитет» (ст. 13, 2.), но этот авторитет не может быть ни догматическим, ни относящимся к учению.

Он будет представлять только авторитет голосов тех иерархов, которые таким регламентом были допущены присутствовать, говорить и голосовать. В то время, как мы удовлетворены тем, что обязательность единодушного согласия для каждой поправки (ст. 11, 2), равно как и для принятия самих текстов (ст. 13, 1), соразмерно защищает от возможности навязать какой-то текст «выбором большинства», но остается фактом, что даже в случаях, когда решения единодушно принимаются присутствующими, то такие решения никак нельзя рассматривать, как свидетельство о согласии Полноты Церкви, а значит и их авторитетность следует понимать соответствующим образом.

Заключение

Мы подготовили вышеуказанные замечания с тем, чтобы предложить на рассмотрение грядущему Собору несколько важных поправок к документам, в духе братского сотрудничества, для поддержки наших братьев-иерархов других Поместных Церквей, которые высказываются подобным образом (о некоторых из них мы упомянули выше); а также, чтобы уверить вверенную нам Христом богоспасаемую паству, что и сами пастыри с особым вниманием отнеслись к поставленной задаче изучения документов.

Стремление отвечать пастырским нуждам, учитывая особенности нынешнего века, требует как усердной молитвы, так и аскетического подвига от всех христиан, но также самоотверженных и тщательных трудов, дабы поручиться, что в каждом изданном Церковью документе сохранена верность унаследованной нами Благой Вести.

Все подобные тексты, и в наши дни, и в истории, проходят и проходили не одну стадию подготовки и пересмотра; и то обстоятельство, что мы совместно с другими нашли серьёзные недоработки в нескольких документах, предлагаемых для рассмотрения грядущим Собором, не должно вызывать ни страха, ни беспокойства. Дух Святый, Который всегда с любовью ведет Церковь, и сегодня недалек от нас; и в наше время, как и во все времена, Церковь не остается без действующего главенства своей Истинной Главы, Христа, Бога нашего, Которому мы с полным упованием доверяем, что Он поведет Тело Свое верным путем.

Мы усердно испрашиваем молитв всей нашей верной паствы, чтобы, непоколебимо зиждясь на камени Церкви, эти молитвы укрепляли всех иерархов, трудящихся на благо этого диалога и собрания.

С любовью о Господе,

+ ИЛАРИОН,

Митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский,

Председатель Архиерейского Синода.

+ МАРК,

Архиепископ Берлинский и Германский.

+ КИРИЛЛ,

Архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский,

Секретарь Архиерейского Синода.

+ ГАВРИИЛ,

Архиепископ Монреальский и Канадский.

+ ПЕТР,

Епископ Кливлендский.

+ НИКОЛАЙ,

Епископ Манхеттенский.

[1] Как например, это выражено простым языком у святого Василия Великого в его первом каноническом послании (Послание 188), а также в первом каноне того же иерарха и комментарии на это святого Никодима Святогорца; равно как и во многих других элементах традиции Церкви.

[2] В этой связи мы особенно благодарны Его Высокопреосвященству митрополиту Иерофею Навпактскому и Свято-Власиевскому за разъяснение, которое он дал 18 января 2016 г. в своем «Письме Священному Синоду Элладской Церкви». Митрополит Иерофей обращает внимание на имплицитно присутствующее так называемое «крещальное богословие», возникающее с учетом ссылок документа на 7 правило 7-го Вселенского Собора и 95 правило Пято-Шестого Вселенского Собора; и оно, как Его Высокопреосвященство тоже отмечет, ставит под сомнение решение патриархов в 1756-м, согласно которому крещение в Православной Церкви не имеет параллелей в других конфессиях.

[3] Мы благодарны за пояснение данного пункта, которое было предложено в недавнем письме Его Высокопреосвященства митрополита Лимассольского Афанасия от 11 февраля 2016 г., с обоснованным выводами которого мы согласны.

[4] См. «Совместное заявление Папы Римского Франциска и Святейшего Патриарха Кирилла» 12.02.16 П. 24.

[5] Мы отмечаем тщательную точность, которая должна быть применена в этом отношении; документ же содержит как верные ссылки на термин «человек» (man, ? ????????), так и некорректные ссылки на термин «человеческая личность» (human person ??? ?????????? ????????). Ссылка на термин «человеческая личность», который и является корнем богословской проблемы в документе, содержится в пунктах П.А.1, 3; 2.1, 3; 3.1; П Е.5.

Ради тех, кто читает тексты в других переводах, отметим, что проблема здесь часто еще более серьезна (например, широко распространенный перевод на английский язык, при том, что данный перевод сам по себе не является официальным переводом Предсоборного органа, регулярно смешивает эти аспекты, не сумев провести различие между терминами в официальном тексте, придерживаясь практически во всех случаях выражения «человеческая личность», даже когда применяется термин «Человек», «? ????????» (ср. Введение пункты 2, 4;.... статья 1.I, повторяется в Б.1; Е.3, повторяется в Е 12, Е 15)

[6] Мы отмечаем важное различение между богословским применением русского и греческого языков: на русском языке, этот вопрос может казаться второстепенным, так как здесь есть различие между словом «Лицо» (употребляемом в отношении Святой Троицы) и словом «личность», относимым иногда к человеку. Таким образом сохраняется различие между типом Лица в Святой Троице и сотворенным человеком.

Так в официальной русской версии настоящего документа, в стоящем под вопросом выражении всегда употребляется «человеческая личность» а не «человеческое лицо», в то время, как в греческом такого лингвистического различия не существует, почему во всех местах употребляется категорически неприемлемое ?????????? ????????.

К вопросам богословской точности документов Собора добавляются процессуальные проблемы, так как официальная версия русского текста содержит словарную дифференциацию, отсутствующую в греческой версии. Дальнейшая несогласованность проявляется в официальной французской версии документа, где «la personne humaine»(или варианты этого понятия) используется раз 12, в то время как в русской и греческой 7, так как часто используется там, где в греческом стоит «? ????????», а в русском «человек» ( к примеру во вступлении; п.1). Таким образом , мы имеем дело с тремя разными документами, употребляющими разные различения и словарные нюансы, скорее, чем с одним текстом, переведенным на три языка.

Хотя в русском языке различение слов «лицо» и «личность» может быть менее проблематичным, чем прямо употребить по отношению к человеку понятие «лицо», тем не менее все это является богословской инновацией, которую не стоит продвигать. Нам видится, что богословские аккуратным будет исключить это и во всех возможных случаях использовать более правильное «человек, ? ????????, l’homme» для обозначения человека.

[7] Обе официальные версии – как на греческом языке, так и на русском, – содержат неточное богословское утверждение, описывающее Пресвятую Троицу, как «общение Божественных Лиц», «????????? ??? ????? ????????».

[8] Рус.: «и как члену сообщества личностей, в единстве человеческого рода по благодати отражающих жизнь и общение Божественных Лиц в Святой Троице ». Греч. «??? ?? ????????? ???????? ????????????? ???? ????? ??? ??? ???????? ??? ?????????? ?????? ??? ?? ?? ???? ?????? ???? ??? ????????? ??? ????? ???????? ». Мы снова видим в русском языке различие терминов «лицо» и «личность»; В греческом тексте в обоих случая использован термин ????????.

[9] «Всеобщее признание высокой ценности человеческой личности»; «? ????? ??????? ??? ??????? ????? ??? ?????????? ???????? ». Ср П. Е.5, где имеется сходное выражение, где вновь используются неверные термины.

Русская Православная Церковь Заграницей

Славянское неоязычество настолько поражает своей ненавистью к русской православной культуре, русской истории, современной науке, а часто и просто к здравому смыслу, что обычный человек отказывается верить в отечественное происхождение этой квазирелигии. Так появляются различные теории возникновения «родноверия», подогреваемые совершенно реальными фактами. Известно например, что самые первые неоязыческие «волхвы» и «пророки» (украинцы В. Шаян и Л. Силенко) начинали свою проповедь славянского неопаганизма не на исконных славянских землях, а в Великобритании, Канаде и США.

В свою очередь некоторые «славянские жрецы» (А. Хиневич, Н. Левашов) конца ХХ века начинали неоязыческую проповедь в России только после возвращения из США и Израиля. Некоторые делают из этого вывод, что «родноверие» - проект западных спецслужб. Другие полагают, что «родноверие» - еврейский проект израильских спецслужб.

Учитывая, что ряд неоязыческих «волхвов» имеет неславянскую внешность и не брезгует заимствованиями из каббалы и иудаизма для своей псевдорелигии, такая идея кажется вполне убедительной. Тем не менее, учитывая все доступные на сегодня факты, приходится признать, что «родноверие» все же появилось на Руси. Однако не в древней Руси, как наивно верят сами неоязычники! «Родноверие» пришло вовсе не из глубины столетий, оно имеет определенную и свежую прописку: XX век, СССР. Каким образом атеистическое государство смогло породить новую религию? Оставим этот общий теоретический вопрос социологам и другим ученым, а сами лишь остановимся на конкретных моментах.



Часть 1

Становление советской власти и первая вспышка интереса к «родноверию»

Почва для возникновения славянского неоязычества обнаруживаются в поздней дореволюционной России - творчестве И. Стравинского, К. Рериха, А. Блока. Однако твердой эта почва стала только с началом процесса радикальной дехристианизации и красного террора, запущенного революцией. Первая попытка возродить «древнеславянскую веру» произошла в 1918 году. Она принадлежала кровавому палачу русского и польского народов, военачальнику РККА Михаилу Тухачевскому, который был одержим идеей уничтожения христианства и восстановления славянского язычества. Вот одно из его выразительных высказываний по этому поводу:

Латинско-греческая культура - это не для нас. Я считаю Ренессанс наравне с христианством одним из несчастий человечества. Гармонию и меру - вот что нужно уничтожить прежде всего. Мы выметем прах европейской цивилизации, запорошившей Россию, мы встряхнем ее, как пыльный коврик, а потом встряхнем весь мир. Я ненавижу Владимира Святого за то, что он крестил Русь и выдал ее западной цивилизации. Надо было сохранить в неприкосновенности наше грубое язычество, наше варварство. Но и то, и другое еще вернется. Я в этом не сомневаюсь.

Французский офицер, товарищ Тухачевского по плену вспоминает:

«Однажды, я застал Михаила Тухачевского очень увлеченного конструированием из цветного картона страшного идола. Горящие глаза, вылезающие из орбит, причудливый и ужасный нос. Рот зиял ч?рным отверстием. Подобие митры держалось наклеенным на голову с огромными ушами. Руки сжимали шар или бомбу, что именно, точно не знаю. Распухшие ноги исчезали в красном постаменте...

Тухачевский пояснил:

- Это - Перун. Могущественная личность. Это - бог войны и смерти.

И Михаил встал перед ним на колени с комической серьезностью.

Я захохотал.

- Не надо смеяться, - сказал он, поднявшись с колен. - Я же вам сказал, что славянам нужна новая религия. Им дают марксизм, но в этой теологии слишком много модернизма и цивилизации. Можно скрасить эту сторону марксизма, возвратившись одновременно к нашим славянским богам, которых христианство лишило их свойств и их силы, но которые они вновь приобретут. Есть Даждь-бог - бог Солнца, Стрибог - бог Ветра, Велес - бог искусств и поэзии, наконец, Перун - бог грома и молнии. После раздумий я остановился на Перуне, поскольку марксизм, победив в России, развяжет беспощадные войны между людьми. Перуну я буду каждый день оказывать почести».

Сразу после октябрьской революции Тухачевский направил в Совнарком записку с предложением объявить язычество госрелигией РСФСР. Возможно это была шутка, но ненавидел христианство кровавый убийца вполне серьезно, а само предложение в Малом Совнаркоме было поставлено на повестку дня для обсуждения.

Тухачевского можно считать первым неоязычником России. Как и он, все последующие идеологи славянского неопаганизма оказывались сторонниками коммунистической идеологии.

Основатель украинского «родноверия» Владимир Шаян во время становления популярной среди патриотической молодежи Западной Украины ОУН был верным членом ЦК КПЗУ (коммунистической партии Западной Украины) и тесно сотрудничал с журналом пролетарских писателей «Окна» (1927-1932). За свои коммунистические убеждения в 1930 году Шаян даже пошел «на нары». Он отказался от коммунистической идеологии в 1934 году, в связи с падением авторитета Советов на Западной Украине. В этом же году Шаян получил на карпатской горе Грехит «мистическое откровение» о необходимости возрождения «староукраинской веры», после чего увлекся теософией и масонством.

Другой украинский неопаганист, Лев Силенко («пророк» Орлигор), в молодости работал корреспондентом газеты металлургического завода имени Сталина. Интересно, что в 1940 году он вступил не в ряды УПА, а добровольно пошел в советскую красную армию, где стал лейтенантом-политруком. После вербовки гитлеровской контрразведкой Силенко помогал выявлению украинских подпольщиков, контролировал группу ОУН-М в Киеве и редакцию газеты «Нове українське слово», сливая Абверу всех заподозренных в нелояльности гитлеровской власти украинцев. Возможно именно поэтому «великий пророк» отважился посетить свою родину только через 17 лет после обретения ей независимости, но умереть все же решил в Канаде.

С советской властью тесно были связаны не только неоязычники-эмигранты. «Автохтонные волхвы» также были верными сынами СССР, как мы убедимся далее.



Часть 2

Языческий ренессанс хрущёвских времен

С эпохой Никиты Сергеевича Хрущ?ва, люто ненавидевшего христианство и обещавшего всему миру показать «последнего попа СССР», начинается своеобразный неоязыческий ренессанс. Чтобы окончательно вытеснить «религиозные предрассудки» и ядовитые «рудименты» христианства из жизни советских граждан, со второй половины 1950-х годов партработниками затевается возрождение отдельных языческих обычаев под видом «социалистической обрядности». Поскольку христианство считалось подлежащим уничтожению зловредным суеверием, конструирование «социалистических обрядов» происходило на основе народных праздников и дохристианских верований.

«Ликование в честь природы, в честь солнцестояния» представлялось советским чиновникам идеологически менее опасным, чем поклонение Иисусу Христу и почитание Богородицы. Некоторые советские специалисты даже призывали к реконструкции образов языческих богов (Ярилы, Лады и др.), трактуя их как некие «художественные образы». При этом само понятие «религия» они сознательно отождествляли лишь с мировыми религиями, представляя дело так, что цель новой кампании - восстановление самобытных черт народной культуры, веками подвергавшейся гонениям со стороны церкви. Во многих республиках в различных структурах власти от Советов министров до поселковых советов, включая колхозы и совхозы, были созданы Советы по пропаганде и внедрению новых «социалистических обрядов». Так, благодаря деятельности советских «государственных проповедников» в быт советских людей вошли праздники «Проводы зимы» и «Русская берёзка», был возрождён праздник «Купалы».

Роль советской пропаганды в деле «возрождения родноверия» признают и сами неоязыческие идеологи. Вот что пишет по этому поводу «волхв» Иггельд:

«Неизбежной кульминацией в возвращении языческой Традиции становятся Олимпийские игры. Я прекрасно помню их, со всей языческой пышностью и античной подноготной проведенные в Москве в 1980-ом, они оставили неизгладимое впечатление у современников ощущением радости. Божественный огонь, зажженный по традиции в Элладе от лучей Гелиоса, сошедший из Вышнего мира, был пронесен по городам и дорогам нашей Отчизны».

«Волхв» Огнеяр дополняет своего коллегу:

«Если мы глянем на герб Советского Союза, это чисто языческий герб, он содержит огромное количество языческой символики, серп - символ Матери Земли, молот - символ отца Сварога, их соединение - священный брак, озаряющее землю солнце, Велес - символизируемый снопами, красная лента с надписями на национальных языках, что мы едины в русском, советском народе. Там очень много языческой символики».

Хрущёвская пропаганда языческого наследия не осталась безответной, тем более, что сам характер атеистического образа жизни в СССР способствовал расцвету языческих и оккультных настроений. Насаждение языческих обрядов на официальном уровне под флагом борьбы с церковью в СССР породило первых советских идеологов славянского неоязычества.

Одним из них стал специалист по семитским языкам и преподаватель Высшей Партийной Школы при ЦК КПСС Валерий Емельянов. С 1970 года он начинает распространять свои идеи в качестве лектора при Ленинском райкоме КПСС в Москве. Емельянов пропагандировал концепцию всеобщего мирового заговора евреев против язычников, якобы задуманного 3000 лет назад царем Соломоном с тем, чтобы к 2000 году н. э. захватить власть над всем миром. Неоязыческий проповедник призывал покончить с православием как «предбанником иудейского рабства» и вернуться к древнему культу славянских богов. Идеи Емельянова вошли в «золотой фонд» родноверческой мысли: ненависть к евреям, мистический ужас перед мировым заговором сионистов, смертельная ненависть к христианству и призыв к возвращению «родной веры» с сохранением верности идеалам коммунизма.

В 1978-1979 годы Емельянов написал и распространил в самиздате книгу «Десионизация», в которой изложил свою концепцию мировой истории как извечной борьбы евреев и их «масонской агентуры» против язычников. В Москве книга распространялась в виде копий, иллюстрированных фотографиями картин художника-неоязычника Константина Васильева («Илья Муромец борется с христианской чумой» и т. п.). Благодаря обширным связям Емельянова через КГБ в среде радикальных исламистов книга также была переведена на арабский язык и опубликована в Сирии. Однако в разоблачительском угаре Емельянов оступился: около 100 экземпляров книги он разослал членам Политбюро, маршалам и другим вождям СССР, после чего его исключили из КПСС. От отчаяния Емельянов убил свою супругу, расчленил топором труп на мелкие кусочки и вывез останки на городскую свалку для сожжения. 10 апреля 1980 года Емельянов был арестован и в процессе следствия заявил, что его жену убили сионисты. Прокурор требовал высшей меры, однако суд признал Емельянова невменяемым и поместил в Ленинградскую психбольницу на 6 лет.

Другим неоязыческим идеологом, винившем «жидохристиан» за уничтожение «великого дохристианского культурного наследия», стал Алексей Добровольский («волхв» Доброслав). Патриарх русского неопаганизма Добровольский в молодости состоял в Комсомоле, однако в 1957 году вышел оттуда с началом десталинизации в знак протеста против «наплевательского отношения к памяти Вождя» (Сталина). После освобождения из психиатрической больницы в 1961 году ради получения московской прописки Доброслав дал согласие на сотрудничество с КГБ, как потом оправдывался, «по глупости, по молодости думал перехитрить чекистов». Несмотря на симпатии к национал-социализму, Доброслав незадолго до смерти и стал прямо называть себя «анархо-коммунистом» и «народным социалистом», а его сын Сергей Добровольский («волхв» Ратислав/Родостав) в 2011 баллотировался в Законодательное собрание по спискам Коммунистической партии РФ. Доброслав считал, что древнеславянский общинный строй и коммунизм - одно и то же:

«Вечевое народовластие, самоорганизация трудящихся и справедливое распределение жизненных благ - это и есть именно то, что единственно заслуживает право называться СОВЕТСКОЙ ВЛАСТЬЮ И СОЦИАЛИЗМОМ... Социалистическая Революция, в которой октябрьский переворот 1917 года был не более чем составной частью, произошла совсем не случайно ИМЕННО в России. Попытка построения социализма Россией, первой из всех стран мира, была естественным продолжением действия общинной традиции развития России как самобытного культурно- исторического целого... Когда православствующие недоумки сводят Великую Русскую Революцию (имеется ввиду Октябрьский переворот - примечание автора) к заговору марксистов-троцкистов-жидомасонов-сионистов-сатанистов, они напрочь отбрасывают всю историю нашей Родины. Власть Советов (вечевое самоуправление) и социалистическое (общинное) хозяйствование - ... многовековые чаяния Русского Народа... Идея построения социалистического общества была для народа РЕЛИГИОЗНОЙ ИДЕЕЙ, воплощением его вековечной мечты о ЦАРСТВЕ ПРАВДЫ НА ЗЕМЛЕ. Для русского человека лозунг «За власть Советов!» был не просто призывом: он был ВЕЧЕВЫМ, ЯЗЫЧЕСКИМ СИМВОЛОМ ВЕРЫ, за который шли в бой и отдавали жизнь».



Часть 3

Большой старт проекта «славянское родноверие» при Андропове

Многие славянские неоязычники убеждены, что «родноверие» буквально пришло из лесов, где мудрые седовласые волхвы столетиями скрывали ведические знания, доступные теперь всем благодаря YouTube, а миф про «волхвов с Лубянки» придумали подлые недоброжелатели. В какой-то степени неопаганисты правы, если вспомнить, что Лубянка имела второстепенное значение по отношению к Первому главному управлению (ПГУ) КГБ СССР, которое с 1970-х годов располагалось именно в лесу (за московской кольцевой дорогой со стороны района Ясенево). С 1967 года КГБ возглавлял Юрий Владимирович Андропов, а с 1982 по 1984 год он возглавлял и всю страну. Именно на этот период его правления приходится масштабный старт «родноверия».

Предыстория этого старта, однако, кроется в появлению интереса к ненавистному «родноверам» Православию. Читатель постарше наверняка помнит, как с началом 1980-х годов, несмотря на госмонополию в области религии, началось некоторое «православное брожение» в умах сначала советской интеллигенции, а после и народа в целом. В моду вошло «околоправославное диссидентство»: походы на Пасхальную Всенощную службу и вдруг ставшие атрибутом продвинутого интерьера старые бабушкины иконы, мода на предков-дворян, монархизм и белогвардейцев. Эта стихийная народная мода шла не с высот церковной иерархии, а «снизу». Она все более усиливалась с приближением даты Тысячелетия Крещения Руси, принимая угрожающие масштабы для советской идеологии.

Очень скоро многомудрые мужи из битцевского леса, бережно хранившие тайные «ведические знания», обратили внимание стихийный процесс, отчетливо представив себе его глубину и последствия. На памяти была Польша - социалистическое государство, в котором католицизм уже de-facto одержал победу над марксистской идеологией. Кроме того, было понятно, каким прекрасным поводом для обвинения коммунистического режима в СССР в ущемлении религиозных прав граждан со стороны Запада станет грядущее празднование Тысячелетия Крещения Руси. Знали «лесники» и о том, что в той же Польше и Ватикане идет подготовка к этой дате, что для советских верующих печатаются огромными тиражами подарочные Библии, православные иконы и религиозная литература; знали и о том, что такую же активную подготовку к юбилею ведет РПЗЦ, где буквально при каждом приходе создаются миссионерские группы и идет активный сбор духовной литературы для отправки в СССР. Проигнорировать эту проблему означало поставить под удар весь советский строй. Спустить на тормозах юбилейные мероприятия и жестко перекрыть лавину «антисоветской» литературы для советских верующих, которая хлынет из-за рубежа, означало бы вызвать огромный международный скандал и товарный бойкот подсевшего на нефтяную и газовую иглы и зависимого от канадской пшеницы Советского Союза.

Гениальное решение проблемы нашлось легко. Оказалось, что большинство тех интеллигентов, которые украшали свои жилища старинными иконами, не являлись глубоко религиозными людьми, а свою «православность» воспринимали, в основном, как часть своей «русскости». На этом-то и был сделан главный упор: достаточно было подменить «православность» «родноверием». Благо, с 1950-х годов советские пропагандисты сознательно вырабатывали в советском обществе отношение к языческим верованиям и обрядам не как к религии, а как к «русскости» - бесценному культурному наследию, имевшему прямое отношение к этнической идентичности.

Такие взгляды партийное начальство стало раздувать с новой силой в преддверии близившейся тысячелетней годовщины принятия христианства на Руси. Чтобы отвлечь внимание народа от этой даты и вместе с тем обосновать незыблемость послевоенных территориальных границ СССР апелляцией к глубокой древности, советским руководством было инициировано широкое празднование 1500-летия Киева в 1982 году. А спустя три года по роману известного писателя-антисемита В. Н. Иванова был срочно поставлен фильм «Русь изначальная», насыщенный антихристианскими мотивами.

Советская печать наполнилась трудами Валерия Скурлатова и Владимира Щербакова, в которых славяне отождествлялись с индоиранцами, всеми вообще праиндоевропейцами и даже этрусками, а также рисовалась захватывающая картина их передвижений по всему евразийскому степному поясу с примыкавшими к нему землями. Эти авторы заложили основу неоязыческой фолк-хистори - для них не составляло труда найти следы древних славян в Малой Азии и Закавказье, объявить славян основателями Тбилиси или связать с Урарту. Древние передвижения и подвиги белокурых голубоглазых славян-ариев резко привлекли внимание ряда писателей-фантастов (Л. Жукова 1982, Ю. Никитин 1985).

Не отставали и украинские авторы, писавшие о связях славян с этрусками (Г. Марченко 1982, А. Знойко 1984) и о высокой славянской учености в эпоху язычества (И. Белоконь, 1982). В советскую художественную литературу также вводится миф о древних языческих письменах, якобы сохраненных «староверами» вплоть до наших дней (С. Алексеев 1986, Ю. Сергеев 1987). Одновременно с возрождением «правды» о дохристианском прошлом славян в художественной литературе резко усилился мотив обвинения христианской религии в посягательстве на «русскую душу», в уничтожении невосполнимых языческих духовных ценностей с целью порабощения «русичей» (А. Серба 1982, Ю. Сергеев 1987, Г. Василенко 1988, В. Ричка 1988).

Недостаток непосредственных исполнителей программы «славянское родноверие» не ощущался - нашлось множество добровольных помощников «лесного ведомства», в первую очередь из числа разного рода диссидентов-«стукачей». Из их среды, а также из среды инженерно-технической интеллигенции вышли первые «славянские волхвы»: А. Добровольский, Н. Сперанский, Г. Якутовский, А. Рядинский, К. Бегтин и др.

Появляются первые неоязыческие кружки под видом просветительских, оздоровительных и политических движений. В 1986 году было официально зарегистрировано ленинградское «Общество волхвов», членами которого стали ученики преподавателя марксизма-ленинизма Виктора Безверхого («волхв» Остромысл) из числа курсантов военных и милицейских училищ. Откровенно расистская пропаганда повлекла предупреждение КГБ, и общество формально было распущено, хотя фактически продолжало свою деятельность до 1990 года, когда преобразовалось в неоязыческую общину «Союз венедов».

Будучи почитателями идей Гитлера и Гиммлера, «венеды», как и Доброслав, не гнушались теплыми отношениями с Ленинградским обкомом Коммунистической партии. После распада СССР эта община стала колыбелью для неоязыческой секты «Схорон еж словен» во главе с фельдшером детсада Владимиром Голяковым («верховный жрец всех славян» Богумил Второй), который в августе 2003 года был уличен журналистами в сотрудничестве со «особыми Стражами Державными» (так Богумил именует работников организации-правопреемницы КГБ). Примечательно, что главное «столичное святилище Перуна» секты Богумила располагается в том самом битцевском лесу, откуда и пришло «родноверие».



Эпилог

Брошенное дитя советской эпохи

После 1988 года проект «родноверие», достигнув цели лишь частично, потерял свою актуальность. Несмотря на это, «волхвы первого поколения» продолжили свое дело. В 1989 году вместе с участниками «Клуба славяно-горицкой борьбы» Александра Белова («волхв» Селидор) Валерий Емельянов создал «Московскую славянскую языческую общину» (МСЯО). В том же году МСЯО провела первое в СССР открытое языческое «богослужение» в окрестностях Горьковской железной дороги, включавшее церемонию «Раскрещивания». Спустя несколько лет на основе МСЯО возникнут известные сегодня неоязыческие организации - ССО СРВ («волхв» Вадим Казаков), община «Триглав» («волхв» Богумил Мурин) и др.

К моменту краха СССР «родноверие» и вовсе ушло в открытое плавание. На волне разгула оккультизма как из рога изобилия посыпались «волхвы», «ведаманы», «ведуны». Многие начинали свою карьеру в качестве гастролеров-экстрасенсов, как, например, Александр Хиневич («славянский жрец» Патер Дий), создавший в 1990 году секту «Джива-храм Инглии» или Николай Левашов. В том же 1990 году появляется Алексей Трехлебов («ведаман» Ведагор), получивший от своего учителя в буддистском монастыре Тьянгбоче приказ «направить свою деятельность на духовное возрождение России».

В том же году Илья Черкасов («волхв» Велеслав) сшил себе «славянскую рубаху» из мешковины, перестал есть мясо, стричь волосы и ушел в «духовные искания». Начал также свою активную «просветительскую» деятельность выпускник Университета Марксизма-Ленинизма Владимир Истархов (настоящая фамилия Иванов или Гудман), автор книги «Удар русских богов», появление которой в конце 1990-х годов вызвало новую волну популярности неоязычества.

Так возникла современная квазирелигия, именуемая «родноверием». Ее основателями выступили не анонимные волхвы X века, а homo sovieticus XX века. Насаждение языческих обрядов под флагом «борьбы с попами» на официальном уровне началось при Хрущёве, подготовив хорошую почву для мощного старта проекта «славянское родноверие» при Андропове. В целом период возникновения славянского неоязычества совпадает с эпохой становления и господства советской идеологии...

Источник http://poganoj.smute.net/2015/09/01/sovtstkij-neoproekt/

К отцу Иоанну (Крестьянкину) воистину съезжалась «вся Россия». Бывало, подходишь к монастырю, а втайне надеешься, чтобы в приемной у старца было поменьше народу. Ну, чтобы, так сказать, побыстрее к нему попасть. Очередь на приём могла начаться уже на проходной, при входе в братский корпус. Следующая ее часть находилась перед келлией, в коридоре. Ну, а если проходил уже в прихожую келлии, значит, цель твоего посещения была уже практически достигнута.

Вот так однажды в погожий зимний день я приехал в Псково-Печерский монастырь с надеждой побеседовать со старцем. Я был тогда еще молодым священником, служившим всего около половины года. Подойдя к проходной, я с грустью увидел довольно печальный для меня знак: люди стояли на улице и, переминаясь с ноги на ногу, ждали очереди к старцу. В коридоре братского корпуса народу было еще больше, что не придало мне радости, особенно тот факт, что здесь находилось несколько священников, которые составляли отдельную очередь. Встав последним и оглядевшись, я заметил, что люди ждут довольно долго. Это значило, что кто-то вошел к старцу и долго не выходил.

Но, к моему удивлению, стоять мне пришлось очень мало. Вдруг дверь из прихожей старца открылась, и в ней появился он сам – отец Иоанн (Крестьянкин). Оглядев всех ожидающих приёма, он, как было свойственно ему, очень энергичным голосом произнес:  

– Иереи Божии здесь есть? Давайте, иереи, заходите, все заходите, все, все. Туда, туда прямо в келлию. Размещайтесь, кто где может. Помолимся, братия.

И проведя нас через прихожую и впустив в келлию, сразу от порога стал читать свойственные ему при начале беседы с каждым человеком молитвы. Прочитав «Царю Небесный», «Достойно есть» и еще что-то, он, повернувшись, весьма радушно поприветствовал всех и скомандовал:

– Садитесь, братия, кто где найдет, садитесь, все садитесь, я сейчас вас святой водичкой покроплю.

Это означало, что батюшка сначала окропит твою голову, потом даст попить святой воды, а потом, расстегнув посетителю воротник подрясника или рубашки, выльет туда целый или около этого стакан освященной воды. При этом он будет с радостью приговаривать: «Вот благодать-то какая, во исцеление тебе это, дружок, во исцеление души и тела».

Получилось так, что я стоял впереди, и батюшка, «покропив» меня, сказал:

– Ты присядь пока, вот здесь, присядь.

И указал мне на свободный стул, стоящий рядом. Сев и наблюдая, как батюшка «кропит» моих собратьев, я не сразу заметил, что около меня на другом стуле сидит еще один человек, который не вошел с нами, а был у отца Иоанна до нашего прихода. Каковы же были мои удивление и радость, когда я узнал в нем моего давнего знакомого и друга, который так же, как и я, незадолго до этого был рукоположен во иерея. Рядом с ним сидел его брат, известный мне как «полковник в отставке».

Вид моего приятеля казался весьма растерянным. Было заметно, что он чем-то подавлен и находится в большом душевном волнении. Поприветствовав его, я справился о жизни, на что получил в ответ что-то невнятное типа: «Ой, отец, тут такое, такое…»  

Между тем отец Иоанн (Крестьянкин), уже «покропив» всех, пригласил сесть. Сам батюшка, взяв низенький стульчик – он всегда смиренно садился на него у ног посетителей, – разместился по центру у всех на виду и поведал нам следующее:

– Вот, отцы, вас здесь пять иереев Божиих, со мной шесть, и тут еще один, с которым приключилось несчастье. Выслушаем его. Он вам всё сам расскажет. Вас здесь Господь собрал сегодня не просто так, а привел, чтобы принять мудрое, милостивое, но справедливое решение. Давай, отче, поведай, что тебе приключилось.

Он очень резко развернулся, так что часть Святой Крови выплеснулась на антиминс
Мой знакомый, трепеща и сбиваясь, рассказал, как во время окончания Божественной Литургии он, перед возгласом «Всегда ныне и присно…», когда должно со словами «Благословен Бог наш» делать на престоле Чашей образ креста, очень резко развернулся, так что часть Святой Крови выплеснулась на антиминс…

После этого он сам поехал к митрополиту и признался ему в содеянном. Митрополит, выслушав его, ответил: «Вот что, брат, вина твоя велика. Поступим так: ты пока не служи, а езжай к отцу Иоанну (Крестьянкину) в Печоры. Как он решит с тобой, так и будем делать. Только привези мне от него письменное решение твоего вопроса». На этом рассказчик замолк, и старец, обратившись ко всем, добавил:

– Высказывайтесь, братия, что с ним делать? Быть в запрете или разрешать?

Все как-то посупились и притихли. В это время вдруг зашевелился брат обвиненного. Он как-то заерзал, привстал и очень эмоционально, обращаясь к старцу, стал бормотать:

– Батюшка, я вам уже говорил: запретить его надо. Запретите его, нельзя так служить. Я ему сто раз до этого говорил: «Что ты мечешься по алтарю? Куда тебя всё несет, почему ты такой суетливый?» Но он же не понимает, продолжает свое. А так служить нельзя. Я человек военный и то знаю, что всё должно делать степенно. У нас, саперов, если сделаешь резкое движение, ты уже – не жилец. А здесь Тело и Кровь Господня. Их надо с трепетом и вниманием носить. Нет, здесь всё решено, запретите его.

Это было очень странно слышать. Я знал, что братья живут между собой хорошо, любовно. Тем не менее старший приехал вместе с младшим «ходатайствовать», чтобы того запретили. Да и младший почему-то его с собой привез и молчит, осознавая свою вину.

Наступила пауза, даже тишина. Старец молчал, брат обвиняемого высказался. Все, потупив взгляды, притихли.

– Что вы молчите, братия? – прервал тишину отец Иоанн. – Говорите всё же, какие у вас есть соображения.

Все молчали.

Наконец один священник произнес:

– А что мы, батюшка, можем в этом положении… да и вообще какие здесь наши возможности… это вопрос к архиерею…

– Простить можем, – громко сказал отец Иоанн, – простить и разрешить!..

В келлии воцарилось полное молчание. Потом мало-помалу все стали оживать. Начали говорить между собой. Каждый высказывался и комментировал слова старца по-своему. Наконец отец Иоанн, взяв лист бумаги и ручку, громко произнес:

– Ну, отцы, давайте составлять бумагу архиерею. Записываю, диктуйте!

«Ваше Высокопреосвященство, согласно Вашей воле, податель сего был у моего недостоинства и в присутствии пяти священников в полном сокрушении и смирении сердечном исповедал свой грех небрежения и поспешности за богослужением, что привело к известным скорбным событиям. По испытании его совести присутствующими была наложена на него епитимья, кою он должен творить указанное ему время. Таким образом, будем полагать, что милостью Господней исповеданный им грех прощен. О чем и извещаю Вашей святыне в сем письме. Административное же прещение, кое, если будет Вам угодно и Вы сочтете необходимым на него наложить, остается в Вашей архипастырской воле. Вашего Высокопреосвященства смиренный послушник архимандрит Иоанн».

Когда потом мой знакомый прибыл к митрополиту, тот спросил его, наложил ли отец Иоанн на него епитимью и какую. Виновный поведал святителю завет старца и подал ему разрешительный лист. Последний долго не отводил глаз от прочитанного, потом поднял голову и сказал:

– Ну, вот что, братец… Какую тебе еще епитимью давать? Ты ведь и так себя уже наказал. Тебе всю жизнь теперь жить с этим. Пролил Чашу Господню. Иди с Богом и служи. И держи это всегда в памяти. Господь милостив, старец рассудил, и Господь простит.

Протоиерей Павел Недосекин

http://www.pravoslavie.ru/92281.html

Таков был финал большой постановки — постановки, начавшейся с «Тангейзера» на подмостках НГАТОиБ (того самого, с порно-постерами на религиозные темы на сцене), но вышедшей далеко за пределы театра. Тот митинг на самом деле значит для нашей истории и культуры куда больше, чем сам скандальный спектакль, и вот сегодня, в годовщину этого события, есть информационный повод разобраться с тем, что же на самом деле вывело тогда людей на улицы.

Итак, более тысячи человек в тот день вышли на главную площадь «столицы Сибири» с требованиями убрать из законодательства словосочетание «религиозные чувства верующих» (внести изменения в ст. 148 УК). Мишень, в общем-то, весьма удобная. На тот момент данное словосочетание стало уже своеобразным жупелом для некоторых субкультур: им можно пугать детей или, наоборот, повсеместно его высмеивать, и поэтому в той грустной истории с «Тангейзером» у защитников провокационной постановки все логично вернулось опять к этим самым «особым чувствам верующих». Это действительно удобно, поскольку против данного определения в законе выступают многие: от тех, кто считает эту формулировку нежизнеспособной, и до тех, кто считает ее противоречащей конституции РФ. И среди критиков Церкви сегодня не прошелся по этому выражению только ленивый. Между тем стоит рассмотреть всерьез, что же это за такие «религиозные чувства верующих», и против чего на самом деле выступала либеральная общественность на том митинге 2015 года.


Где же расположен «орган чувств верующих»?


Обычно рассуждения о «чувствах верующих» сводятся к перечню каких-то негативных эмоций, которые, по мысли рассуждающих, верующим и испытывать-то не подобает. В качестве тех самых «чувств верующих» по умолчанию подразумевают и обиду, и негодование, и тому подобные переживания — и все это в качестве реакции на то, что их, верующих, «задели», то есть оскорбили. Возможно, именно так и понимали «религиозные чувства верующих» те законодатели, которые голосовали за этот закон. Однако в реальности за той реакцией православных людей, которую оппоненты спешат назвать «оскорбленными чувствами верующих» (чтобы тут же напомнить, что верующим положено не оскорбляться, а прощать), стоят несколько более сложные чувства. И в этом стоит разобраться, чтобы прекратить спекуляции на данном выражении и понять, чего же добиваются на деле противники «чувств верующих».

В качестве примера стоит, пожалуй, взять самого «интеллигентского» святого Русской Православной Церкви — святого, нравственный авторитет которого признает любой интеллигент, знакомый с его биографией. Это святитель Лука Крымский (Войно-Ясенецкий) — блестящий ученый и педагог, знаменитый хирург, профессор — вот уж кого точно невозможно заподозрить в «ограниченности» и «мракобесии». Человек, посвятивший всю жизнь бескорыстному служению людям, он еще до своего церковного служения вел поистине святую жизнь: добровольно став сельским врачом, он практически круглосуточно, без выходных, служил людям и медицинской науке, не находя времени ни для светской жизни, ни даже для обычного семейного отдыха. Он жертвовал собой во всем: рискуя жизнью, он проводил необходимые опыты, в результате которых заразился и переболел тифом; он принимал и лечил людей и в собственном доме, после работы; сам оказывал материальную помощь неимущим больным; находясь в ссылке, постоянно оперировал, причем бесплатно. И по своим воззрениям он весьма близок к большей части интеллигенции: в своей автобиографии святитель Лука писал, что «всегда был демократом»[1] и крайне критически отзывался о черносотенцах. Он с достоинством пережил три ссылки, никогда не сдаваясь под чекистским прессингом, его глубоко уважали «товарищи по несчастью», среди которых было достаточно и революционеров различного рода.

Святитель Лука фактически отказался от своего призвания, т.е. от помощи больным людям, когда речь зашла о непозволительном отношении к святыням

И вот этот человек фактически отказался от своего призвания, т.е. от помощи больным людям, когда речь зашла о непозволительном отношении к святыням. В конце 1921 года в Ташкенте, уже будучи священником (а также главным хирургом и главврачом городской больницы одновременно), он отказался выходить на рабочее место после того, как очередная ревизионная комиссия приказала снять икону в операционной его больницы. Отказался — пока икону не вернут на место. Никакие уговоры не действовали (хотя такой «саботаж» в эпоху красного террора грозил катастрофой). Вернуться к работе священника-хирурга заставило лишь благословение его правящего архиерея. Однако, выступая затем с докладом на заседании врачебного общества, Войно-Ясенецкий прямым текстом обвинил комиссара здравоохранения в «кощунстве над иконой».

Это, впрочем, еще не самое яркое свидетельство отношения ученого и врача Войно-Ясенецкого в святыне. В том же Ташкенте, уже в сане епископа, он, узнав о готовящемся закрытии городского собора, в знак протеста решился, по его собственному признанию, на поступок столь радикальный, что он не впишется в нормы морали и у подавляющего большинства христиан. Архиепископ Лука писал: «Переносить ужасы осквернения храмов Божиих было для меня совершенно нестерпимо»[2]. Как далее пишет будущий святитель, Господь Сам Своим Промыслом не дал осуществиться этим радикальным планам молодого епископа.

Понять поступки человека, посвятившего всю свою жизнь служению людям и отказывающегося от этого служения ради почтения к святыне, можно, если внимательно вчитаться в его собственные слова. Вот как пишет святитель Лука о своем решении стать священником в 1921 году, которое было в штыки принято всеми его сотрудниками и подчиненными в больнице:

«Конечно, они не могли понять и оценить моего поступка, ибо сами были далеки от религии. Что поняли бы они, если бы я им сказал, что при виде кощунственных карнавалов и издевательств над Господом нашим Иисусом Христом мое сердце громко кричало: “Не могу молчать!” И я чувствовал, что мой долг — защищать проповедью оскорбляемого Спасителя нашего и восхвалять Его безмерное милосердие к роду человеческому»[3].


Антирелигиозные карнавалы начала 1920-х, кощунственно пародировавшие религиозные обряды, — это как раз те внедренные новой властью «культурные мероприятия», которыми перевоспитывалась молодежь
Упоминаемые карнавалы начала 1920-х, кощунственно пародировавшие религиозные обряды, — это как раз те внедренные новой властью «культурные мероприятия», которыми перевоспитывалась молодежь, учась на практике новому для русской истории отношению к святыням.

В условиях коммунистического террора врачу и ученому Войно-Ясенецкому был доступен только такой метод протеста. Впрочем, даже на публичных собраниях, как видно из сказанного, он не стеснялся называть вещи своими именами и обвинять начальство в кощунстве. Не вызывает сомнения, что в условиях более свободных, где его слово имело бы еще и прямое влияние, это слово в защиту святынь звучало бы куда сильнее и резче.

И вот это епископское «Не могу молчать!» позволяет глубже заглянуть в то, что сегодня многие оппоненты Церкви высмеивают, — на природу «религиозных чувств верующих». Главный врач города Ташкента, известный ученый, далеко не последний человек в этом городе, популярный у простого народа, плоть от плоти образованного светского общества, с авторитетом которого на тот момент вынуждены считаться даже революционные власти, Войно-Ясенецкий не чувствовал себя там «посторонним», но ощущал ответственность за то, что происходит в его городе или хотя бы в его больнице, его операционной. Он чувствовал, что может повлиять на ситуацию, по крайней мере, надеялся на это, — ведь невозможно предполагать позерство в его отказе идти на врачебную службу, пока не вернут икону в операционную. Как епископ он чувствовал свою ответственность за врученный ему Церковью город и народ, как авторитетный врач — за аудиторию, которая не может не обратить внимание на его слова и поступки.

И вот здесь, когда мы подошли к вопросу о «чувстве ответственности верующего человека», хотелось бы взглянуть на картину с еще одной позиции, дать ее «в объеме», так сказать. Я предлагаю обратиться к опыту «от обратного». И хотя сегодня большинство верующих Русской Православной Церкви — это люди, пришедшие к вере и в храм уже после 1988 года, достаточно среди нас и тех, кто жил церковной жизнью и в 70-е, и в 80-е годы прошлого века. И я уверен, что их внутренний опыт будет чем-то сродни тому, что случалось испытывать автору этих строк, — именно поэтому я позволю немного поговорить о себе.

Удивительно, но в советские годы я не испытывал «религиозных чувств верующих»  

Дело в том, что в прошлом году я, как житель Новосибирска, пережил те самые «религиозные чувства верующих», можно сказать, по полной программе — и именно в связи с Кулябинским «Тангейзером». И, пытаясь их проанализировать в себе, пришел к удивительному выводу: в советские годы я не испытывал этих чувств. Отнюдь не потому, что «РПЦ была официальной Церковью СССР», — все это сказки для тех, кто тогда еще либо на свете не жил, либо об этой «официальной Церкви» и слыхом в те годы не слыхивал. Нет, никакого срастания с советской действительностью ни у меня, ни у моего церковного окружения не было, да и не могло быть, — жизнь не дала бы. Потому что в школе я получал свое от шпаны за то, что «боговерущий», знал и случаи срывания крестиков с моих родных, и проработка со стороны учителей по части атеизма была (нежесткая, но была), и на пасхальное богослужение детям попасть можно было только лежа — лежа на дне служебного церковного автомобиля, чтобы милиция, оцеплявшая храм с раннего вечера плотным кольцом, тебя не увидела, так как никаких детей на ночную службу не пускали. Даже детей священников. Потом из машины нужно было юркнуть в дверь храма и до наступления темноты не показываться в ограде. Все это было в 1980-е. И все это было актуально для меня не только в детском, но и в подростковом возрасте, то есть тогда, когда уже вполне осознаешь и себя, и действительность, и свое (и своей семьи) отношение к этой действительности.


Так вот, отношение к советской действительности было спокойным. Спокойно воспринималось желание учителей «промыть мозги» по поводу моей веры, спокойно воспринималась в семье необходимость «объясняться» со школой, когда приходилось пропускать учебный/рабочий день, заботливо перенесенный на Светлый день Пасхи правительством СССР, да и просто иногда пропускать школу по церковным праздникам; спокойно и без надрывного диссидентства все дети в нашей семьи не были ни октябрятами, ни пионерами, ни комсомольцами. Не вступали — и все. Мы знали, почему мы это делали. И вот при всем этом внутреннем противоречии с советской действительностью никакие атеистические «наезды» на религию — в учебниках, в научной и художественной литературе и кино — не воспринимались так, как воспринимается сегодня верующими тот же «Тангейзер». Почему?

Если сегодня задуматься над своим мироощущением тех лет, то в доступных мне теперь понятиях я бы назвал то свое мироощущение в некотором смысле «эмигрантским». В определенном смысле верующие чувствовали себя в СССР «эмигрантами». Не просто «внутренними эмигрантами», «сбежавшими из СССР в себя», а как раз самыми настоящими, «эмигрантами в СССР». В определенной степени бесправными и чужими. Никакой враждебности к СССР у нас не было, упаси Бог (да и должна ли быть враждебность к стране пребывания, которая тебя приютила), но было — чувство чуждости. И оно воспринималось как норма. И какие бы гадости, какое бы вранье ни писалось в советских книжках про мою веру, это вызывало отторжение, но вот тех самых «религиозных чувств верующего» не возникало. Опять же, почему? Потому что в той стране это было нормой. Ее, страны, нормой, но не моей. И ни я, ни кто другой из верующих этого изменить тогда не мог.

В СССР верующие были de facto изгнаны из общественной жизни, влиять на жизнь общества не могли, следовательно, и чувства ответственности за все, что с обществом происходит, не возникало

То есть, если совсем разложить всё по полочкам, я не ассоциировал себя с этим враньем, с этими гадостями, ведь их говорила «не совсем моя» страна. Я рос верным гражданином (так воспитывали в семье), но ценности этой страны я не разделял, и все, что высказывалось — словом или делом — в адрес моей религии, я не воспринимал как нечто, высказываемое от моего лица. Я не нес за это ответственности. И никто из верующих не нес за это ответственности. И верующие это чувствовали. Верующие были de facto изгнаны из общественной жизни целиком и полностью в некое «социокультурное гетто», влиять на жизнь общества не могли, следовательно, и чувства сопричастности не было, а потому и чувства ответственности за все, что там с обществом происходит, не возникало и не могло возникнуть.

И в этом — разгадка к нашим «религиозным чувствам верующих»: не тем, «бумажным», сплошь и рядом критикуемым, а настоящим, которые двигают верующими людьми; тем чувствам, которые двигали верующими и в 2012 году в Москве, и в прошлом году в Новосибирске. Объяснить их легко с помощью известного афоризма: «Не бойтесь друзей — они могут лишь предать вас; не бойтесь врагов — они могут лишь убить вас; бойтесь равнодушных, ибо только с их молчаливого согласия совершаются предательства и убийства». В его свете анатомия «религиозных чувств верующих» становится наглядной и прозрачной: это чувства, которые возникают у верующего человека там, где рядом с ним совершается что-то в корне неправильное, губительное. Причем это «рядом», «в присутствии» как раз и означает, что сам человек живо чувствует, ощущает свою ответственность за это жизненное пространство. Что-то недопустимое происходит не в другой стране, не в чужой, где он остается эмигрантом. Происходит в его стране, в стране, которой он принадлежит, за будущее которой чувствует свою ответственность. И будет чувствовать свою вину, если смолчит, пройдет мимо, отвернется — хотя вмешаться обычно «себе дороже».


Рискну предположить, что разные люди в силу разных причин по-разному переживают это чувство сопричастности к происходящему рядом в обществе, и чувство своей ответственности за происходящее. Наверняка есть те, кто привык мыслить и воспринимать себя, скажем так, в более индивидуальных категориях. И такие понятия как «народ», «страна», «Родина», даже оставаясь понятиями глубоко положительными, будут для них, условно говоря, производными, «реалиями второго уровня». А есть и те, для кого эти слова не просто положительны, но ежедневная, непосредственно переживаемая реальность. Разные мы все. И, наверное, эта разница не сводится даже к известному противопоставлению «индивидуалистического» и «коллективного», или «образного» и «абстрактного» мышлений. А может, и вообще ни к чему не сводится. И поэтому даже верующие люди будут в разной степени переживать (не просто «понимать» и «осмыслять», а именно «переживать») свою ответственность за то, что творят радом с ними другие люди. Одни скажут: «Им отвечать за это, не тебе; иди своей дорогой». Другие будут ясно чувствовать, что отвечать всем, чье «удаление в себя» окажется понятым как «молчаливое согласие». Может быть, даже и их детям отвечать, и всему народу, — законы истории никто еще не отменял.


Да, это очень простое чувство — это чувство неравнодушия вместе с чувством, что ты можешь что-то сделать. Если сделать не можешь, бессилен — на душе совсем другие переживания, сколько бы тебя ни оскорбляло то, что происходит, сколько бы оно ни противоречило твоим убеждениям. Но если ты чувствуешь, что можешь вмешаться, что-то исправить, однако не вмешиваешься, не пытаешься помешать злу, — значит, это и твой грех тоже; значит, это «с твоего молчаливого согласия» его совершают. Какими бы высокими материями ты это «молчаливое согласие» ни оправдывал. Ведь это в твоем городе происходит. Или — в твоей стране. Или — в твоей больнице, в твоей операционной. И ты просто живым чувством непосредственно переживаешь частичку своей ответственности за это: да, это зло и от твоего лица тоже совершается, ты же здесь не чужой.

Или — все-таки чужой? Вот она, главная интрига всех тех «пост-тагнейзеровских» событий, да и вообще всей «антиклерикальной» риторики последних лет! Эта интрига заключается в вопросе: а имеет ли право верующий человек чувствовать себя в нынешней России полноправным ее гражданином, ответственным за судьбу Отечества, за ее будущее? Имеет ли он право считать ее своей страной, т.е. Родиной, а не «страной пребывания»? И фактически оппоненты на это отвечают ему: нет, не имеет, у нас же светское государство, иди Конституцию почитай.

Это не перегиб, не нагнетание. Это реальная оценка нынешнего уровня дискуссии, пусть и выражены эти идеи не таким прямым текстом.


«Светское» или «советское»?

Нынешняя либеральная субкультура унаследовала то «прочтение» светскости, которым отличался советский строй с его советской культурой
Причина такого отношения в том, что у «конфликта культур», который стоит за историей с новосибирским «Тангейзером», есть важная историческая подоплека. Это не просто конфликт между классической культурой с ее «культурными нормами» (о них можно спорить, но они есть всегда — и именно поэтому о них можно спорить) и либеральной субкультурой с ее «ломанием табу» и полным релятивизмом (который делает невозможным спор о нормах и ценностях). Суть прошлогодней «битвы за «Тангейзер» в том, что существующая в сегодняшнем российском обществе либеральная субкультура парадоксальным образом унаследовала то «прочтение» светскости, которым отличался глубоко презираемый большинством либералов т.н. «совок», т.е. советский строй с его советской культурой. И в этом «совково-либеральном» прочтении светскость — синоним антирелигиозности.

Так было в советской конституции, где Церковь была законодательно лишена свободы слова: верующим гарантировалась лишь «свобода вероисповедания» (там, за их заборами), а вот атеистам гарантировалось право атеистической пропаганды. Такое вот «равенство граждан», такая «равноудаленность»… И все устройство советского общества попросту исключало присутствие в нем реального голоса Церкви. Русская Церковь не просто была отделена от Советского государства — она была отделена от советского общества (хотя про «отделение от общества», т.е. откровенную дискриминацию, конституция стыдливо умалчивала). И это было вполне естественно для советского государства, в котором общество всегда полностью подчинено государству, всегда неотделимо от него. Отделение от государства посему автоматически означало отделение от общества, изгнание из него.

Почему либералы сегодня фактически требуют отделения Русской Церкви от российского общества по советскому образцу?

Почему же сегодня люди либеральных воззрений требуют того же самого, ставя применительно к Церкви знак равенства между «отделенностью от государства» и «отдаленностью от общественной жизни»? Почему так аллергически переживают возвращение Церкви в общество, что впору уже вводить понятие «религиофобии» в юридическую сферу? Почему, требуя «отделения Церкви», по-прежнему путают государство и общество, почему в сотрудничестве государства и одного из ведущих общественных институтов, коим несомненно является Церковь, видят клерикализм, а не признак гражданского общества? Почему они протестуют против участия голоса Церкви в образовании, в культурной жизни страны (а это, вообще говоря, голос отнюдь не нескольких сотен иерархов или нескольких десятков тысяч церковнослужителей, — это выражение системы ценностей многих миллионов русских крещеных людей)? Иными словами, почему они сегодня фактически требуют отделения Церкви от общества — Русской Церкви от российского общества — по советскому образцу?

Наверное, в первую очередь потому, что реально возвращаться в жизнь российского общества Русская Православная Церковь начала именно сейчас, а точнее, в конце 2000-х годов. Время «как бы присутствия Церкви» в 1990-е годы, когда Русская Церковь присутствовала, но молчаливо, в роли «свадебного генерала», закончилось. Выросли, воспитались, обрели самосознание миллионы верующих, для которых Россия — это Родина, за будущее которой они чувствуют ответственность. В конце 2000-х РПЦ посмела «открыть рот», даже обратилась к школьникам. Зазвучал в обществе голос Церкви — и в ответ вдруг зазвучал и откровенно антирелигиозный, антицерковный «креатив», которого не знали 1990-е. Зазвучал неожиданно активно и очень организованно.

Чтобы понять роль этого антирелигиозного «креатива» в информационном пространстве, вспомним популярный либеральный тезис о «голосовании кнопкой» и «голосовании ногами», которым еще недавно любили оправдывать отказ от всяких внутренних и внешних рамок в СМИ. Мол, вы против? У вас есть полная свобода переключить канал или уйти со спектакля. «Мы уверены, что оценку театральному произведению должны давать зрители, “голосующие” за или против покупкой билетов в театр, а не прокуратура и суд», — говорилось, в частности, в открытом письме Новосибирского Союза театральных деятелей по поводу «Тангейзера». И вот над этой логикой стоит задуматься.


Дело в том, что как-то остался незамеченным один очень примечательный факт, касающийся отправной точки в нашей истории «религиозных чувств верующих»: у посетителей Храма Христа Спасителя во время того самого скандального поступка «Пусси Райот» не было никакой кнопки. Эти верующие не покупали на «Пусси» билет, не соглашались на посещение их выступления. Та самая свобода, о которой любят рассуждать либеральные художники, была грубо нарушена. И свобода миллионов православных, которым в информационном обществе некуда было укрыться от оскорбительного для их веры зрелища, тоже была попрана. Ведущие новостей не предупреждали: «Осторожно, религиофобский материал! Верующие могут переключить канал». Не так ли? А ведь суть акции была именно в тиражировании кощунственного выступления: готовые аудиоматериалы со скандальными текстами были заранее розданы заранее же приглашенным СМИ; по сути, само появление «Пусси Райот» в Храме Христа Спасителя стало лишь «инфоповодом» для последующих публикаций.

Или либеральные художники предлагали молящимся в Храме Христа Спасителя «голосовать ногами» из их же храма — а заодно и из информационного пространства? Как ни цинично звучит, но речь практически об этом и идет. Утверждение «права на кощунство в публичном пространстве» как раз и подразумевает, что все несогласные — «свободны» в своем «праве» из этого самого общественного пространства удалиться. Удалиться в «культурное подполье», в частную жизнь. Как когда-то все верующие в СССР. Перестать быть в своей стране и своем обществе «своими», а полноценными людьми чувствовать себя лишь за церковным забором (причем, за настолько высоким забором, куда с улицы просто так уже не попасть не только «Пусси Райот», но и просто желающим зайти в храм).


Про церковный забор — это не мои гиперболы, это модный режиссер Кирилл Серебренников: «Нужно раз и навсегда этим мракобесам объяснить, чтоб они не лезли на чужие территории <…> пусть сидят в церквях»[4]. А еще лучше — в таежном скиту или сектантской пещере. Иными словами, «верующие, голосуйте ногами отсюда!» Только кто здесь за свободу, а кто — за узурпацию? Почему людям православной культуры навязчиво предлагают оказаться в роли, как минимум, «эмигрантов в собственной стране»?

Такая вот «тоталитарная светскость» для Церкви. Либеральная субкультура в России по сути сегодня апеллирует к знакомой и привычной советской модели «светскости», в которой никакой светскостью и не пахло. Именно из такой советской трактовки светскости вырастает и современный миф о «клерикализме». На самом же деле, введенное в законодательство (после известных событий 2012 года в Храме Христа Спасителя) упоминание верующих как отдельной категории граждан, также имеющих права, было по сути возвращением к ценностям демократического общества — возвращением из той советской дискриминации, которая фактически загоняла верующих в их «социокультурное гетто».

Интеллигенция как мозг и совесть нации: Фазиль Искандер или «Pussy riot»?


Так что ни к какому «клерикализму» введение в законодательство понятия «религиозные чувства верующих» не имеет. Учет этих «чувств» — это не некое «требование клерикалов», это вечное требование самой человеческой культуры.

Фазиль Искандер, которого тоже невозможно заподозрить ни в мракобесии, ни в ограниченности, ни тем более в клерикализме, написал когда-то стихотворение «Святыня»[5]:

Святыня не бывает ложной,
Бывает ложным человек.
С чужой святыней осторожней,
Не верящий святыням век.

И действительно, в разных культурах мы встретимся с разными святынями, но само это явление, это универсальное «чувство святого», объединяет народы и культуры, и стихи Фазиля Искандера — как раз об этом. Впрочем, об этом писал еще две тысячи лет назад апостол Павел, когда хвалил язычников афинян за набожность, а римлянам рассказывал о Божественном, которое для всех без исключения народов приоткрывалось в виде «естественного закона» нравственности. Приведем, однако, две последние строфы упомянутого стихотворения:

Но есть и злобная гордыня
Высокий затоптать закон…
Пустыню породит пустыня,
Как скорпиона скорпион.

Благословляю исцеленье
От чревобесия гордынь
Святынею уничтоженья
Уничижителей святынь.

Вот так. «Благословляю уничтоженье уничижителей святынь». Даже не «уничтожителей святынь», а просто «уничижителей». Интеллигентнейший, всегда преисполненный тончайшего юмора Фазиль Искандер в этом вопросе позволил себе быть на 100% «воинственным горцем». Конечно, это язык поэзии, а не юриспруденции, но все-таки свое культурное credo автор выразил однозначно. В прозе же Фазиль Искандер устами одного из героев дал и объяснение своей позиции:

«Народ не может жить без святынь, вера в главную святыню порождает множество малых святынь, необходимых для повседневной жизни: святыню материнства, святыню уважения к старшим, святыню верности в дружбе, святыню верности данному слову и тому подобное. И когда теряется главная святыня, постепенно утрачиваются и все остальные. Люди начинают ненавидеть друг друга и угождать только себе или тем, кто сильнее их, чтобы еще лучше угождать самим себе»[6].

Вот мы и подошли к главному, что отличает «религиозные чувства верующих» от любого отстаивания своих представлений о добре и зле, своих принципов, своих убеждений и т.п. Потому что в формуле, приведенной выше («чувство ответственности за совершаемое в твоем присутствии зло»), конечно же, не хватало самого важного — критерия для оценки позволительности «вмешательства в чужое зло». На самом деле вдумчивый критик наверняка уже успел возразить: как же так, ведь этой формулой можно оправдать и уничтожение Бамианских статуй, и сбитые лица древних шедевров Пальмиры, и многое другое — мол, все зависит от того, что лично тот или иной фанатик-фундаменталист считает злом, и это понимание активно навязывает другим.


Но приведенные выше слова выдающегося писателя показывают: это не так. Не собственные святыни, собственные воззрение на добро и зло, собственные принципы, собственные убеждения или верования или еще что-нибудь «собственное» защищают люди, искренне восстающие против кощунства и поругания святынь. Они защищают то самое, общее для всех народов на протяжении многих тысячелетий «чувство святыни». Чувство того, что есть что-то более важное, более ценное, чем наше собственное «я». Это «чувство святого» (назовем его так) — не просто умозрительная ценность, это очень конкретное переживание, ничего общего не имеющее ни с эгоизмом, ни с самоутверждением через навязывание окружающим своей системы ценностей. Впрочем, о природе этого «чувства святого», как и о его важнейшей роли в человеческой культуре, едва ли скажешь более талантливо и ясно, чем это сделал Фазиль Искандер.


…Над главной площадью Новосибирска, где проходил год назад «антиклерикальный» митинг, возвышается монументальная фигура Ленина. Сама площадь носит его имя. Так что нынешние борцы за «светскость», оказавшуюся на поверку кондовой «советскостью», смотрелись там очень органично. Но речь сейчас не об этом, а об одном кажущемся парадоксе. Дело в том, что у подавляющего большинства православных к этой идолоподобной фигуре, воздвигнутой в сердце родного города, никаких теплых чувств, мягко выражаясь, нет. Как и к самому вождю революции и гонителю Церкви. При этом ежегодные городские крестные ходы вынуждены каждый раз проходить мимо этого главного предмета советского культа. А парадокс — мнимый, однако — заключается в том, что никому из православных при этом не приходит в голову идти и крушить статую Ильича или хотя бы просто требовать ее немедленного удаления. Чем это объяснить?

Мне с юности врезалась в память одна фраза, поразившая тогда меня горькой иронией, на которую иногда способна мировая история. В разгар Перестройки с сопутствовавшей ей переоценкой ценностей на одном из собраний, где зашла речь о пересмотре роли В.И. Ленина, одна из присутствующих женщин возразила буквально следующее: «Давайте хотя бы Ленина трогать не будем, должно же оставаться у нас хоть что-то святое».

Труд Н.А. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма» я прочел чуть позже, но религиозная природа коммунистического культа предстала тогда предо мной во всей красе. И я могу много говорить о ложности и лживости этого культа, о его бесчеловечности и т.д., могу спорить и бороться с ним, но при этом я вынужден помнить, что для кого-то — к глубокому моему сожалению — «чувство святого» связано именно с этими фигурами, с этими идолами. И даже если в истории мы встречаемся с примерами разрушения подобных идолов, то знаем, что касалось оно именно самих идолов, но никак не того «свята места», которое, по русской пословице, не должно быть «пусто». И в мировоззренческом плане, и в плане местной топографии, что тоже хорошо известно.

Именно это «свято место» в человеческой культуре уничтожают проповедники права на кощунство
И вот именно это «свято место» в человеческой культуре уничтожают проповедники права на кощунство. Неважно, чем они его оправдывают: самовыражением ли, политической борьбой или светскостью. И реакция в виде «религиозных чувств верующих» — это реакция именно на такое уничтожение одного из древнейших, ключевых явлений культуры. Может быть, важнейшего «нематериального достояния человечества». Потому что «чувство святыни», хотя само и не является материальным памятником культуры, однако по своему универсальному значению все-таки ценнее отдельно взятых Бамианских статуй или пальмирских древностей. И «религиозные чувства верующих» — это не что иное, как невозможность равнодушно смотреть, когда рядом с тобой — в твоей стране, в твоем городе, на твоей улице — разрушают один из столпов человеческой культуры: «чувство святого».

Впрочем, есть люди, которые не смогут спокойно пройти мимо, увидев, что на их улице кто-то ломает или сносит нечто ценное (архитектурный памятник, парковые насаждения и т.п.). Наверное, они смогут понять все сказанное выше. И есть люди, которые пройдут мимо творимого рядом безобразия, потому что есть более важные собственные дела, по которым они спешат, и заметят это безобразие лишь тогда, когда заметить это покажется им полезным. Возможно, эти люди тоже ощущают себя эмигрантами на своей улице и в своем городе.


Вместо послесловия

И еще несколько слов, без которых просто нельзя обойтись. Если о важности «чувства святого» для культуры, для судеб всего человечества, кажется, все уже здесь сказано, то о важности «чувства святого» для самой религии, казалось бы, и говорить незачем — и так все очевидно. Однако сказать нужно. Потому что и кощунства 2012-го, и кощунства прошлого года вызвали даже у части религиозных людей непонимание — непонимание природы тех самых «религиозных чувств верующих». Некоторые из них искренне приняли реакцию Церкви за «обрядоверие» и «обрядопоклонство»; другие посчитали, что Церковь разменивается на мелочи вместо миссионерства; третьи верят, что главное — это «дух», а священные образы и т.д. и т.п. — просто форма и ничего кроме формы, и относиться к ним можно соответственно; четвертые говорят, что режиссер хотел сказать то-то и то-то, а необразованные клерикалы не заметили «две большие разницы» между «актером, играющим Христа», «актером, играющим актера, играющего Христа», и, наконец, «режиссером, который выводит на сцену актера, который играет роль режиссера, который снимает в порно актера, который играет в том фильме Христа».

Имела ли право Церковь — в лице предстоятеля местной общины, например — промолчать, пожертвовать описанным выше «чувством святого» ради еще каких-то благих целей? Например, своего «реноме», которому по умолчанию приписывается некоторая миссионерская ценность?

«Чувство святого» есть обязательное условие того опыта, который Церковь призвана открывать миру
Нет. Потому что «чувство святого» есть обязательное условие того опыта, который Церковь призвана открывать миру, и компромисс оказывался бы здесь ложью, отказом от свидетельства о Боге. Без этого непосредственно переживаемого священного трепета перед Высшим (со всеми вытекающими последствиями) религия становится просто «системой ценностей», т.е. профанацией веры как Богообщения. И передавать этот священный трепет на словах невозможно: засвидетельствовать его можно лишь в своем поведении.

Проще говоря, без чувства святыни религия превращается в самовыражение. Выражение чего угодно: своего гуманизма, своего альтруизма, своего протеста против окружающей серости, выражение своего поиска или своей «особости» и «избранности»; выражение, наконец, своих этических ценностей, идеалов и убеждений. Но без чувства святыни религиозность не может стать тем, чем должна бы: реальным отношением к реальному Богу. А делясь своей радостью, своим восторгом с другими, «христианин без чувства святыни» делится именно своим опытом — не своей причастностью к опыту Церкви, а просто чем-то своим, какими-то личными переживаниями. И в этой субъективности «тестирования» видит подлинную ценность: так в «Имхонете» ценят, когда кто-то лично протестировал колбасу или видеокамеру. И вера превращается в «Имхонет».

Без чувства святыни даже миссионер занимается не проповедью Христа, а «самореализацией». Для которой Христос незаметно становится удобной формой и «инфоповодом». Ведь апостол Павел обращался к афинянам с проповедью Истинного, но пока «неведомого» для них Бога именно потому, что находил у них чувство священного.

Без чувства святыни движущая сила религиозности — сам человек.

Может быть, именно поэтому многим религиозным людям, в том числе верующим во Христа, для которых их вера — это их убеждения, их переживания, их позиция, их опыт самосовершенствования, но еще не их «живая сопричастность к общности, создаваемой Христом» (т.е. Его Церкви), — этим христианам зачастую непонятно, зачем переживать из-за чьих-то чужих кощунств. Это ведь не их позиция, не их убеждения.

И, наверное, именно для них в первую очередь будет полезно то свидетельство о Христе, которое прозвучало в голосе Церкви, поднятом в защиту святынь.

Александр Потемкин

5 апреля 2016 г.

[1] Лука Крымский (Войно-Ясенецкий), святитель. Я полюбил страдание. Автобиография. М.: Издательство Сестричества во имя святителя Игнатия Ставропольского, 2013. С. 55.

[2] Там же. С. 96.

[3] Там же. С. 38.

[4] Кирилл Серебренников: Театр — территория свободы // http://echo.msk.ru/blog/echomsk/1506004-echo/

[5] Искандер Ф.А. Путь: Стихи. М.: Советский писатель, 1987. С.232.

[6] Искандер Ф.А. Сандро из Чегема. Книга 3, Глава 31.