Я перестал бояться всего этого траурного антуража, только когда пришёл к вере, а ещё более успокоился, когда стал священником. Примирение со смертью, если вообще можно так говорить, произошло очень естественно и просто. Причем именно тогда, когда я не одним умом, но и всем своим существом поверил и осознал, что смерти нет...
У колыбели 18 Сентября 2013
Знаете, что в моем детстве было самым страшным — до самозабвения и панического ужаса? — Похоронная музыка. Сейчас её встретишь всё реже, да и слава Богу. Это потом я узнал, что исполнявшийся на похоронах марш Шопена — классика. Но его «правильное» звучание я услышал лишь тогда, когда один за другим стали уходить из жизни наши генсеки, и эта скорбная музыка звучала по телевизору в образцовом, если можно так выразиться, исполнении. Впрочем, к тому времени она уже не пугала меня так сильно, как в раннем детстве: просто становилось печально и беспросветно хмуро на душе. Но не страшно.
А вот в детстве... В нашем старом городском районе с его кривыми пыльными улочками и проходными дворами ты никогда не знал заранее, столкнешься ли ты вдруг с похоронной процессией. Ты мог спокойно гулять, как вдруг совершенно неожиданно начинала даже не звучать, а греметь эта ужасная музыка. Она обрушивалась на душу всей своей тяжестью и мощью беспросветного отчаяния и горя... Надо же было такое сочинить: от Шопена я никак не ожидал такого подвоха! Мне казалось, что и инструменты для этой музыки подбирались какие-то особенные: непременно заржавленные, помятые и облупленные, одним словом, похоронные. Во всяком случае, звук был именно таким. И вот, когда я слышал эту музыку, мир захлопывался для меня, и наступали смерть, мрак и безысходность. Жизни больше не было, и оттого становилось невыносимо ужасно.
...Я отчётливо помню, как однажды, когда вот также внезапно откуда-то раздалась похоронная музыка, я, не понимая куда и зачем, побежал по улице, закрывая уши руками. Просто бежал от смерти, не зная куда. ...Или вот: идешь в добром радостном настроении со школы. Такая, знаете, чудесная пора ранней осени с её легкой, но светлой грустью увядания. Солнечный день, паутинки в воздухе. И вдруг на улице в квартале от дома видишь рассыпанные по асфальту цветы... И день сразу меркнет, потому что ты понимаешь: сегодня здесь были похороны. Всё, конец: радуйся не радуйся, а к земле привыкай. Это сейчас такой традиции нет (во всяком случае, я давно не видел подобного), а раньше было принято пешком провожать гроб и на небольшом от него расстоянии посыпать путь живыми цветами.
Я перестал бояться всего этого траурного антуража, только когда пришёл к вере, а ещё более успокоился, когда стал священником. Примирение со смертью, если вообще можно так говорить, произошло очень естественно и просто. Причем именно тогда, когда я не одним умом, но и всем своим существом поверил и осознал, что смерти нет.
Это не значит, что я не боюсь смерти. Я боюсь её, конечно, и думаю о ней часто, как и любой нормальный человек.
Стоишь вот так у очередной могилы и вдруг живо себе представляешь, как жилистые мужички, кряхтя, опускают тебя в могилу в фанерном ящике и засыпают землёй. И понимаешь, что никуда ты, брат, от этого не денешься. Ни-ку-да! Утешает лишь мысль, что сам ты, то есть то, что думает и чувствует, — твоя душа — будет в это время в другом месте. В каком? — Ну, на то и дано время, чтобы об этом позаботиться. В любом случае, переживание событий, связанных со смертью, перестало быть для меня таким фатально трагичным. Впрочем, на меня очень сильно действуют сообщения о насильственных, «безвременных» и жестоких смертях. Тогда я просто болею и по-настоящему мучаюсь, но не из-за самого факта смерти, а оттого, что зло так явно и нагло торжествует в нашем падшем мире. В такие моменты мне становится страшно и хочется, чтобы эта земная жизнь с такими вот ужасами поскорее закончилась. Хочется поскорее прожить ее по-доброму и отойти ко Господу, где «несть болезнь, печаль и воздыхание, но жизнь бесконечная», где будут царить уже только любовь и добро.
Однако, само стояние и служение у гроба, к которому причастен всякий священник, стало для меня чем-то вроде присутствия у колыбели новорожденных — людей, рождающихся в вечность.
И какими же разными бывают эти рождения, в отличие от рождений младенцев! И там, конечно, роды бывают разными, вот только сами младенцы, когда рождаются в этот мир, похожи чистотой и невинностью, а вот когда «рождаются» и уходят в вечность взрослые люди, их «рождения» всегда индивидуальны, всегда несут на себе явный отпечаток личности в её отношении к Богу. Честное слово, это явственно ощущается! Может быть, я слишком дерзко говорю о таких вещах, но каждый священник, думаю, со мной согласится: бывают случаи, когда, ничего не зная о человеке, которого предстоит отпеть, отчетливо испытываешь те или иные чувства, оказавшись у его гроба.
Бывает так: приезжаешь на отпевание, вокруг куча людей, ты просишь их собраться, отложить на полчаса все свои разговоры и дела, помолиться о родном или близком человеке. Начинаешь служить и замечаешь некую энтропию, внутреннее рассредоточение и развал. Очень трудно в таких ситуациях молиться. Больше того: ты отчетливо осознаешь, что в пришедших нет веры, что всё, что ты делаешь, воспринимается ими с некоторым смущением и неловкостью лишь как необходимый обряд. И это очень расстраивает. Ты видишь их невнимание, непрекращающиеся разговоры, звонящие некстати телефоны, хождения с места на место и какие-то внезапные и вроде бы нечаянные «неловкости» вроде упавших цветов, пропадающего голоса, рассыпающегося ладана, какого-то внутреннего беспокойства... И понимаешь, что всё это непостижимым, но очевидным образом связано с жизнью и смертью покойного. И ещё в таких случаях всегда подбирается к сердцу до конца не понятная, но явственная и глухая тоска. Ты преодолеваешь её, молишься, как можешь, но тоска не уходит, и от этого становится ещё более грустно. И хочется почему-то более усердно молиться за усопшего, и как-то особенно жалко его жалостью несбывшегося, жалостью оплаканной пустоты. Таких случаев довольно много. И последующие за отпеванием обрывки замечаний о жизни покойного, о среде, в которой он вращался, о его вере позволяют если и не узнать наверняка, но догадаться о причинах этой печали.
А бывают и другие случаи, и их тоже немало. Когда ты опять же ничего не знаешь о жизни усопшего, но вдруг такая необъяснимая радость, такой свет осиявают место отпевания, что душа буквально ликует, поёт. Ты едва поспеваешь за этим невесомым радостным пением и молишься за усопшего, с каким-то необъяснимым, но уверенным дерзновением прося и его молитв, как будто точно знаешь, что он этого дерзновения сподобился. И все стоящие у гроба вдруг как-то так особенно притихают, точно прислушиваясь к отдаленному звучанию незнакомой чудесной музыки.
Я знаю, конечно, что не стоит доверять своим чувствам, что мы не вправе судить о людях и их участи в вечности, но когда твои «спонтанные» ощущения на поверку вполне согласуются с тем, что ты слышишь и узнаёшь о человеке и его жизни, то начинаешь задумываться о том, что эти ощущения всё-таки неслучайны и не совсем субъективны.
Когда в конце отпевания подходит к краю гроба помятый с похмелья небритый приятель покойного, кладёт в гроб бутылку водки и заплетающимся языком говорит: «Ну, Колян… чтобы тебе там это…», лишь утверждаешься в своей необъяснимой, но явственной печали по покойному.
И, напротив, когда узнаешь о бабушке — светлой, словно сияющей во гробе, хоть и самой обыкновенной с виду, что она, «пока могла», ходила в храм и близких своих увещевала негромко, а потом, несмотря на мучительную болезнь, всеми силами старалась не привлекать к себе лишний раз внимание родственников, никого не «отягощать» и умерла тихо, светло, — понимаешь, что твоё необъяснимое ликование и сокровенная просьба о молитве, обращенная к покойной, не были случайностью или экзальтацией, но отражением и закономерным следствием иной, часто не замечаемой нами, но важнейшей реальности. Реальности иной жизни — той жизни, от которой отмахнуться никому не удастся, и которой каждый человек живёт уже здесь, на земле. Именно живёт, даже если и не желает её замечать. И качество этой «иной жизни» во многом зависит от нас и нашего свободного выбора, веры или безверия.
Вот об этом так ясно напоминает всякое предстояние у гроба — этой «колыбели» души в момент её рождения для вечной жизни. Жизни, где всё тайное станет явным, и прежде всего, в значении самых сильных, всеобъемлющих устремлений и пожеланий человека. И дай Бог, чтобы эти наши сокровенные пожелания на поверку оказались всецелым устремлением к Богу, желанием быть причастниками Его чистоты, Его правды, Его любви! Потому что именно это определяет нашу жизнь в вечности, а всё остальное... — уже совсем другая история.
Священник Димитрий Шишкин
Слово в день Усекновения главы Иоанна Предтечи
О властвовании женщины над мужем 11 Сентября 2013
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Сегодня Православная Церковь вспоминает, как злая Иродиада погубила великого пророка Божия Иоанна Предтечу. Как повествует нам святое Евангелие, Ирод, царь Иудейский, взял себе в жены жену своего брата Филиппа — Иродиаду, с которой была Саломия. Иоанн Креститель обличал Ирода за это незаконное сожительство. Злая Иродиада таила злобу на пророка Божия и, желая погубить его, оказала влияние на Ирода, чтобы он заключил в темницу Предтечу. И вот представился случай Иродиаде погубить человека Божия.
Пляска дочери Иродиады и усекновение главы Иоанна Предтечи. Фреска Пляска дочери Иродиады и усекновение главы Иоанна Предтечи. Фреска
У царя был пир, дочь Иродиады — Саломия вошла и плясала перед гостями. Эта пляска Саломии очень понравилась Ироду, и он, в пьяном виде, поклялся дать ей все, чего бы она ни попросила, хоть полцарства. Саломия посоветовалась с матерью, и та научила просить голову Иоанна Крестителя. Эта просьба опечалила царя, но ради клятвы он исполнил ее. Иоанн был усечен мечом. Иродиада сделала свое злое дело.
Злая Иродиада живет и сейчас в сердце каждой женщины — это сатана, который влечет женщину к тому, что не дано ей от Бога — властвовать над мужем.
И даже добродетельные женщины, и те имеют склонность властвовать, но они стараются бороться с этим пороком. Те, которые не имеют мужей, тоже хотят властвовать или над семейными, или над соседями. Много злодеяний на земле сделало это сатанинское властвование женщины над мужем. Этим наполнена вся Священная История и вообще вся история земная.
Так, злая Иезавель все время гнала и травила святого пророка Божия Илию за правду. Ахав был неплохой царь, но жена его Иезавель имела на него такое влияние, что отвратила его от истинного Бога, а он отвратил весь народ и увлек в идолопоклонство. Иезавель уговорила погубить Навуфея за то, что он не хотел продать своего виноградника, и она сделала свое злое дело. Навуфей был побит камнями.
Самсон любил свою жену, и она любила его, однако сама предала его на смерть.
«Лучше жить с аспидом — самой злой змеей, нежели со злой женой», — говорит русская пословица; и еще русская пословица: «Где не справится жена, туда посылается сатана». Такие злые, коварные жены имеют большею частью влияние над порочными мужьями, как Иродиада над Иродом, потому что он был сребролюбив, блудник, пьяница. Они пользуются слабостью своих мужей и держат их «под башмаком».
Стремление женщины управлять государством есть безумство. Екатерина Великая, мудрейшая из всех цариц, когда настало тяжелое военное положение, и то опустила руки. Великий русский полководец Суворов пришел к ней, повернулся на каблуках, пропел петухом и сказал: «Курица не птица и баба не человек». Вы, женщины, не должны на это обижаться, потому что женщина не есть целое, но часть целого. Часть не может быть главной. Например, глаза остаются глазами, руки руками, ноги ногами. Эти части и другие части тела не могут быть главой. Женщина есть часть, а не глава, глава есть муж.
В Евангелии сказано, что Господь накормил в пустыне пять тысяч человек — кроме жен и детей (Мф. 14, 21). Жена должна знать, почему она создана, знать свое назначение. Она есть помощница мужа, должна воспитывать детей в страхе Божием. Те христианские жены, которые понимают это назначение, есть добрые матери, сестры, жены. И блаженны те, которые признают это и не стремятся к тому, чего не дано им от Бога — быть главой над мужем.
Если муж имеет такие недостатки, как пьянство, жена должна простить своему мужу эту слабость, потому что и сама не без слабостей. Какой бы ни был муж, но он есть глава в доме, он — хозяин.
Апостол Павел пишет в послании к Коринфянам, что жена должна молчать в храме Божием, то есть она не должна поучать в храме Божием; должна молчать и дома, так как глава — муж, и у него спрашивать, что не понятно.
Посмотрим, что же постигло после такого злодеяния Ирода, Иродиаду и Саломею. Их постигло тяжелое наказание Божие. Римский император сослал их в ссылку, где они проводили жизнь в нищете и бесчестии. А дочь Иродиады Саломея шла по реке, лед проломился, она своими ногами плясала подо льдом, а голову ее отрезала льдина. Эту отрезанную голову и принесли матери ее, Иродиаде, и Ироду.
Главой нашего христианского общества являются священники, которые ведут за собой в Царствие Божие и жен и детей, постоянно учат, что в Царство Божие надо идти путем смирения. Но среди наших христианских жен есть много и злых иродиад, которые не принимают этих поучений священников, а сами хотят поучать их. Но какой бы ни был священник, он есть служитель Бога, облеченный властью свыше.
Я получаю целые пачки писем от злых женщин христианок, которые хотят поучать нас, священников, и даже угрожают: если не сделаете так, как я хочу, то я пойду жаловаться выше. Сначала я читал эти письма, а потом стал узнавать по почерку и, зная, что в них нет ничего умного, но есть одна грязь и глупость, не читая, стал бросать их в печку. Все эти иродиады стоят здесь в храме!
В каждой обители есть свой устав, которому и надо подчиняться. Но женщины, и приезжие и местные, хотят ввести свои порядки. По утрам у нас служат братский молебен, на котором может присутствовать только вся братия. А мы, священники, по христианской любви допускаем и посторонних на этот молебен. Но как ведут себя эти посторонние богомольцы? Они раньше братии спешат приложиться даже к чудотворному образу Владычицы и к мощам преподобномученика Корнилия, ходят по солее, оближут весь иконостас в Успенском храме, ходят там, где никто, кроме священника, не должен ступать ногой. Братия также порой нарушает порядок, а порядок должен быть такой: сначала должен приложиться к чудотворному образу глава обители, потом братия, а потом уже прихожане. Мы поступаем иногда грубо, удерживая беспорядочных людей, но это мало помогает, а нас за это не любят.
Христианские жены! Чтобы вам получить спасение, вы должны слушать только православных священников, а не самих себя или кого-то на стороне, особенно людей в черных одеждах, которые часто учат других, а сами себя не исправляют. Если тебе что непонятно, приди и спроси в простоте души: почему ты грубый или что другое, и мы объясним.
Итак, да смиримся, отсечем всякую гордость, желание властвовать, и тогда, с Божией помощью, мы спасемся. Аминь.
Архимандрит Алипий (Воронов)
Сегодня Православная Церковь вспоминает, как злая Иродиада погубила великого пророка Божия Иоанна Предтечу. Как повествует нам святое Евангелие, Ирод, царь Иудейский, взял себе в жены жену своего брата Филиппа — Иродиаду, с которой была Саломия. Иоанн Креститель обличал Ирода за это незаконное сожительство. Злая Иродиада таила злобу на пророка Божия и, желая погубить его, оказала влияние на Ирода, чтобы он заключил в темницу Предтечу. И вот представился случай Иродиаде погубить человека Божия.
Пляска дочери Иродиады и усекновение главы Иоанна Предтечи. Фреска Пляска дочери Иродиады и усекновение главы Иоанна Предтечи. Фреска
У царя был пир, дочь Иродиады — Саломия вошла и плясала перед гостями. Эта пляска Саломии очень понравилась Ироду, и он, в пьяном виде, поклялся дать ей все, чего бы она ни попросила, хоть полцарства. Саломия посоветовалась с матерью, и та научила просить голову Иоанна Крестителя. Эта просьба опечалила царя, но ради клятвы он исполнил ее. Иоанн был усечен мечом. Иродиада сделала свое злое дело.
Злая Иродиада живет и сейчас в сердце каждой женщины — это сатана, который влечет женщину к тому, что не дано ей от Бога — властвовать над мужем.
И даже добродетельные женщины, и те имеют склонность властвовать, но они стараются бороться с этим пороком. Те, которые не имеют мужей, тоже хотят властвовать или над семейными, или над соседями. Много злодеяний на земле сделало это сатанинское властвование женщины над мужем. Этим наполнена вся Священная История и вообще вся история земная.
Так, злая Иезавель все время гнала и травила святого пророка Божия Илию за правду. Ахав был неплохой царь, но жена его Иезавель имела на него такое влияние, что отвратила его от истинного Бога, а он отвратил весь народ и увлек в идолопоклонство. Иезавель уговорила погубить Навуфея за то, что он не хотел продать своего виноградника, и она сделала свое злое дело. Навуфей был побит камнями.
Самсон любил свою жену, и она любила его, однако сама предала его на смерть.
«Лучше жить с аспидом — самой злой змеей, нежели со злой женой», — говорит русская пословица; и еще русская пословица: «Где не справится жена, туда посылается сатана». Такие злые, коварные жены имеют большею частью влияние над порочными мужьями, как Иродиада над Иродом, потому что он был сребролюбив, блудник, пьяница. Они пользуются слабостью своих мужей и держат их «под башмаком».
Стремление женщины управлять государством есть безумство. Екатерина Великая, мудрейшая из всех цариц, когда настало тяжелое военное положение, и то опустила руки. Великий русский полководец Суворов пришел к ней, повернулся на каблуках, пропел петухом и сказал: «Курица не птица и баба не человек». Вы, женщины, не должны на это обижаться, потому что женщина не есть целое, но часть целого. Часть не может быть главной. Например, глаза остаются глазами, руки руками, ноги ногами. Эти части и другие части тела не могут быть главой. Женщина есть часть, а не глава, глава есть муж.
В Евангелии сказано, что Господь накормил в пустыне пять тысяч человек — кроме жен и детей (Мф. 14, 21). Жена должна знать, почему она создана, знать свое назначение. Она есть помощница мужа, должна воспитывать детей в страхе Божием. Те христианские жены, которые понимают это назначение, есть добрые матери, сестры, жены. И блаженны те, которые признают это и не стремятся к тому, чего не дано им от Бога — быть главой над мужем.
Если муж имеет такие недостатки, как пьянство, жена должна простить своему мужу эту слабость, потому что и сама не без слабостей. Какой бы ни был муж, но он есть глава в доме, он — хозяин.
Апостол Павел пишет в послании к Коринфянам, что жена должна молчать в храме Божием, то есть она не должна поучать в храме Божием; должна молчать и дома, так как глава — муж, и у него спрашивать, что не понятно.
Посмотрим, что же постигло после такого злодеяния Ирода, Иродиаду и Саломею. Их постигло тяжелое наказание Божие. Римский император сослал их в ссылку, где они проводили жизнь в нищете и бесчестии. А дочь Иродиады Саломея шла по реке, лед проломился, она своими ногами плясала подо льдом, а голову ее отрезала льдина. Эту отрезанную голову и принесли матери ее, Иродиаде, и Ироду.
Главой нашего христианского общества являются священники, которые ведут за собой в Царствие Божие и жен и детей, постоянно учат, что в Царство Божие надо идти путем смирения. Но среди наших христианских жен есть много и злых иродиад, которые не принимают этих поучений священников, а сами хотят поучать их. Но какой бы ни был священник, он есть служитель Бога, облеченный властью свыше.
Я получаю целые пачки писем от злых женщин христианок, которые хотят поучать нас, священников, и даже угрожают: если не сделаете так, как я хочу, то я пойду жаловаться выше. Сначала я читал эти письма, а потом стал узнавать по почерку и, зная, что в них нет ничего умного, но есть одна грязь и глупость, не читая, стал бросать их в печку. Все эти иродиады стоят здесь в храме!
В каждой обители есть свой устав, которому и надо подчиняться. Но женщины, и приезжие и местные, хотят ввести свои порядки. По утрам у нас служат братский молебен, на котором может присутствовать только вся братия. А мы, священники, по христианской любви допускаем и посторонних на этот молебен. Но как ведут себя эти посторонние богомольцы? Они раньше братии спешат приложиться даже к чудотворному образу Владычицы и к мощам преподобномученика Корнилия, ходят по солее, оближут весь иконостас в Успенском храме, ходят там, где никто, кроме священника, не должен ступать ногой. Братия также порой нарушает порядок, а порядок должен быть такой: сначала должен приложиться к чудотворному образу глава обители, потом братия, а потом уже прихожане. Мы поступаем иногда грубо, удерживая беспорядочных людей, но это мало помогает, а нас за это не любят.
Христианские жены! Чтобы вам получить спасение, вы должны слушать только православных священников, а не самих себя или кого-то на стороне, особенно людей в черных одеждах, которые часто учат других, а сами себя не исправляют. Если тебе что непонятно, приди и спроси в простоте души: почему ты грубый или что другое, и мы объясним.
Итак, да смиримся, отсечем всякую гордость, желание властвовать, и тогда, с Божией помощью, мы спасемся. Аминь.
Архимандрит Алипий (Воронов)
8 сентября (26 августа) — Сретение Владимирской иконы Божией Матери празднуется в память об избавлении от нашествия Тамерлана в 1395 году
Владимирская икона Божией Матери 8 Сентября 2013
3 июня (21 мая) — празднество в память спасения Москвы от нашествия татар под предводительством хана Махмет-Гирея в 1521 году
6 июля (23 июня) — празднество в благодарение за избавление Москвы от нашествия хана Ахмата в 1480 году
8 сентября (26 августа) — Сретение Владимирской иконы Божией Матери празднуется в память об избавлении от нашествия Тамерлана в 1395 году
Владимирская икона Богоматери, по преданию, написана евангелистом Лукою на доске из того стола, за которым трапезовало Святое Семейство: Спаситель, Богородица и праведный Иосиф Обручник. Божия Матерь, увидев этот образ, произнесла: "Отныне ублажат Меня все роды. Благодать Рождшегося от Меня и Моя с этой иконой да будет".
В Россию икона принесена из Византии в начале XII века, как подарок Юрию Долгорукому от Константинопольского Патриарха Луки Хризоверха. Икону поставили в женском монастыре Вышгорода, недалеко от Киева, слух о ее чудотворениях дошел до сына Юрия Долгорукого, князя Андрея Боголюбского, который и решил перевезти икону на север.
Проезжая Владимир суздальский, лошади, везшие чудотворную икону, встали и не могли двинуться с места. Замена лошадей новыми также не помогла. Князь увидел в этом желание Божией Матери остаться во Владимире, где за два года и был сооружен храм Успения Богородицы.
Празднование Владимирской иконе Пресвятой Богородицы бывает несколько раз в году (3 июня, 6 июля, 8 сентября). Наиболее торжественное празднование совершается 8 сентября (по новому стилю), установленное в честь сретения Владимирской иконы при перенесении ее из Владимира в Москву.
В 1395 году страшный завоеватель хан Тамерлан (Темир-Аксак) достиг пределов рязанских, взял город Елец и, направляясь к Москве, приблизился к берегам Дона. Великий князь Василий Димитриевич вышел с войском к Коломне и остановился на берегу Оки. Он молился святителям Московским и преподобному Сергию об избавлении Отечества и написал митрополиту Московскому, святителю Киприану, чтобы наступивший Успенский пост был посвящен усердным молитвам о помиловании и покаянию. Во Владимир, где находилась прославленная чудотворная икона, было послано духовенство. После литургии и молебна в праздник Успения Пресвятой Богородицы духовенство приняло икону и с крестным ходом понесло ее к Москве. Владимирская икона Божией МатериБесчисленное множество народа по обеим сторонам дороги, стоя на коленях, молило: "Матерь Божия, спаси землю Русскую!". В тот самый час, когда жители Москвы встречали икону на Кучковом поле (ныне ул. Сретенка), Тамерлан дремал в своем походном шатре. Вдруг он увидел во сне великую гору, с вершины которой к нему шли святители с золотыми жезлами, а над ними в лучезарном сиянии явилась Величавая Жена. Она повелела ему оставить пределы России. Проснувшись в трепете, Тамерлан спросил о значении видения. Ему ответили, что сияющая Жена есть Матерь Божия, великая Защитница христиан. Тогда Тамерлан отдал приказ полкам идти обратно. В память чудесного избавления Русской земли от Тамерлана на Кучковом поле, где была встречена икона, построили Сретенский монастырь, а на 26 августа (по новому стилю — 8 сентября) было установлено всероссийское празднование в честь сретения Владимирской иконы Пресвятой Богородицы.
Во второй раз Богородица спасла нашу страну от разорения в 1451 году, когда к Москве подошло войско ногайского хана с царевичем Мазовшей. Татары подожгли московские посады, но Москва так и не была захвачена. Святитель Иона во время пожара совершал крестные ходы по стенам города. Воины и ополченцы бились с неприятелем до ночи. Малочисленное войско великого князя в это время находилось слишком далеко, чтобы помочь осажденным. Летописи повествуют, что на следующее утро врагов у стен Москвы не оказалось. Они услышали необычайный шум, решили, что это идет великий князь с огромным войском и отступили. Сам же князь после ухода татар плакал перед Владимирской иконой.
Третье заступничество Богоматери за Русь было в 1480 году (празднуется 6 июля). Иван III отказался платить дань орде, и на Русь были посланы полки хана Ахмата. Встреча с русским войском произошла у реки Угры: войска стояли на разных берегах — так называемое "стояние на Угре" — и ждали повода для атаки. В передних рядах русского войска держали икону Владимирской Богоматери. Происходили стычки, даже небольшие сражения, но войска так и не двигались друг перед другом. Русское войско отошло от реки, давая возможность ордынским полкам начать переправу. Но отошли и ордынские полки. Русские воины остановились, а татарские продолжали отступать и вдруг, помчались прочь без оглядки.
Празднество же 3 июня установлено в память спасения Москвы в 1521 году от нашествия татар под предводительством хана Махмет-Гирея. Татарские полчища приближались к Москве, предавая огню и разрушению русские города и селения, истребляя их жителей. Великий князь Василий собирал войско против татар, а Московский митрополит Варлаам вместе с жителями Москвы усердно молился об избавлении от гибели. В это грозное время одна благочестивая слепая инокиня имела видение: из Спасских ворот Кремля выходили московские святители, покидая город и унося с собой Владимирскую икону Божией Матери — главную святыю Москвы, — в наказание Божие за грехи ее жителей. У Спасских ворот святителей встретили преподобные Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский, слезно умоляя их не оставлять Москвы. Все они вместе принесли Господу пламенную молитву о прощении согрешивших и избавлении Москвы от врагов. После этой молитвы святители возвратились в Кремль и внесли обратно Владимирскую святую икону. Подобное же видение было и московскому святому, блаженному Василию, которому было открыто, что заступлением Божией Матери и молитвами святых Москва будет спасена. Татарскому хану было видение Божией Матери, окруженной грозным войском, устремившимся на их полки. Татары в страхе бежали, столица Русского государства была спасена.
Перед иконой Божией Матери "Владимирская" совершались многие важнейшие государственные акты России: присяга на верность Родине, молитвы перед военными походами, избрание всероссийских Патриархов.
Таким образом неоднократно Пресвятая Заступница рода человеческого являла милость к земле нашей через Свою святую икону "Владимирская". Во все времена с верой и горячей молитвой о помиловании Русской земли обращался наш многоскорбный народ к Пресвятой Богородице. И в наши дни, вспоминая чудесное избавление от врагов в XIV веке, православные христиане должны иметь твердую надежду на помощь Пресвятой Богородицы, никогда не оставляющей в Своем заступничестве усердно последующих Сыну Ее и Богу нашему — Господу Иисусу Христу.
Воцерковление.ru
Ортодоксальная версия
Миссия невыполнима 4 Сентября 2013
Когда начинается разговор про православную миссию, я все время вспоминаю одну историю. Рассказал мне ее мой друг в бытность учебы в семинарии. Я тогда был просто Сережей, а он уже был диаконом. Так вот. Однажды моему другу-диакону понадобилось встретиться по делу со знакомым священником. Однако тот не мог ему уделить много времени, поскольку торопился на занятие в воскресную школу. Поэтому он предложил диакону посидеть на его уроке – на последней парте. Пока они шли в класс, священник с горечью пожаловался: «Ты знаешь, есть у меня в классе один парень… Он сидит за первой партой и очень невнимательно слушает. Весь урок он ковыряется пальцем в носу и – представляешь? – кидается в меня козюльками!» Тут они дошли до класса, диакон сел сзади на свободное место и прослушал весь урок. В конце занятия он подошел к священнику-педагогу и сказал: «Знаешь что, брат. Я вот сидел, слушал тебя. И представляешь? – весь урок мне так и хотелось запустить в тебя козюлькой!» Занавес.
?Православная миссия… это почетный долг священника (иногда – и мирянина) – благовествовать людям Царство Божие, пришедшее в силе. Как это сделать – вот в чем вопрос. Как не опошлить благую весть, не стереть из Нового Завета Христа, чтобы не оставить в нем только заповеди и запреты?
«Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал. 4: 19). Кто из священников не вопил так с апостолом Павлом? Говоришь проповедь за проповедью, разъясняешь, толкуешь – а приходит человек на исповедь, постоянный прихожанин, – и ничего нет. Я говорю не о слезах покаяния и биении себя в грудь – не этого я ищу. Но когда приходит бабушка и говорит обычным ровным голосом, как она говорит в бакалейной лавке: «Ну что сказать? Я грешила, грешу…» – тут она делает паузу, а я мысленно заканчиваю за нее: «…и буду грешить». После этих слов мне хочется биться головой об исповедальный аналой.
Это именно муки рождения. Ты ищешь слово, ищешь его порой с усилием – и вроде бы находишь – и видишь, как люди ловят его, вздыхают, понимаешь, что иногда это слово – не от меня, но дар Божий. Говоришь слово – и чувствуешь, что оно обращено не только к людям, но и ко мне. Но приходит время исповеди, этот частный суд над каждым священником, – и прихожане убивают меня. Мне кажется, исповедь показывает состоятельность каждого священника как пастыря. В некоторых епархиях периодически проводят переэкзаменовку для священников. Заставляют сдавать миниэкзамен по некоторым церковным дисциплинам, послужить при проверяющем епархиальном священнике – и смотрят, всё ли делается правильно. Я думаю, чтобы проверить профпригодность священника, достаточно к нему на приход направить хорошего духовника, попросить людей исповедаться ему – и сразу будет понятно, кто из нас что делает на приходе.
В миссии есть два момента: слово исходящее и слово принятое. И я хотел бы подробно остановиться на них. Первое всегда зависит от священника. В первом погрешают почти все. И не виноваты в этом почти все. Это парадокс современной гомилетики (науки о проповеди).
Школьная (семинарская) наука предлагает священнику перед проповедью основательно подготовиться. Обложиться книгами: изучить фрагмент Евангелия, который будет читаться на богослужении, прочитать про праздник и святых, даже написать текст. Священник послушно готовится, работает, продумывает. Приходит на Литургию и служит. И после службы выдает готовый вечерний текст. Контекстуально он, без сомнения, связан с сегодняшним днем, но мистически – он оторван от сегодняшней Литургии. Он родился вне опыта Литургии.
Посмотрим на святых отцов. Когда ученик преподобного Сергия Радонежского преподобный Исаакий попросил его благословения на подвиг молчания, святой Сергий не пожелал его тут же благословить, но повелел ему подойти завтра, после Литургии. И тогда, после Литургии, чудный огонь исшел из благословляющей руки преподобного Сергия. Этот момент жития Радонежского чудотворца известен многим. Святой Сергий не мыслил никакого духовного дела без участия Литургии. Мы же дерзаем готовить слово для народа вне этого опыта. Альтернативный опыт построения проповеди предлагает митрополит Антоний (Храповицкий). (Понятно, что это фигура противоречивая, но его слова о проповеди бьют прямо в цель.) Он говорит, что проповедь должна строиться на… исповеди. Пастырь приходит в храм, исповедует народ, видит общие болячки своих прихожан, молится на Литургии – и в этом мистическом предстоянии рождается слово. Пастырь показывает на проповеди, как преодолеть ту или иную страсть, побороть грех и т.д. Конечно, не всегда проповедь должна строиться по такому принципу и не всегда может. Невозможно в многоклирном приходе, где один священник исповедует, а другой служит, осуществить это. Но попробовать-то можно! Зачем загружать прихожан многочисленными цифрами и фактами, которые не несут ничего душеполезного?
Я пытался по-разному готовиться к общению с народом и заметил одну любопытную закономерность. Если внимательно и глубоко молишься, целиком проникаешь в Литургию – тогда и говорить легко, и есть о чем. Если молишься невнимательно – все слова, даже если их накануне заучил наизусть, звучат фальшиво и наигранно. Кстати, Антоний (Храповицкий) даже запрещал предварительно готовить проповеди или проговаривать их, чтобы, как он говорил, «не принести прихожанам один пепел». И это так! Слово, рожденное на Литургии, в живом предстоянии Богу-Слову – и само живое; оно, что главное, – опытное, потому что родилось из молитвенного опыта. Поэтому звучит и произносится совсем по-другому.
Точно такая же ошибка отрыва от мистики Церкви совершается и во внешнецерковной миссии. Мы готовы сказать людям многое, но почему-то часто говорим не главное. Я включаю интернет и наблюдаю, до чего только не доходят священники в попытках миссионерства. Мы с радостью подхватываем слова апостола Павла: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9: 22), особо даже не вдумываясь в их смысл. Эти слова значат – подчиниться на время обычаям «некоторых», чтобы иметь возможность им проповедовать Христа. Поэтому апостол и говорит: «для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона» (1 Кор. 9: 20–21). Апостол был как иудей, как эллин и т.д., однако и не думал оставаться при этих обычаях, потому что они для него – «сор» (Флп. 3: 8). Мы же, становясь «всем для всех», пытаемся не людей ввести в ограду, а церковную ограду расширить, воцерковить то, что является сором. Поэтому неожиданный размах приобретает миссионерство на рок-сценах, в среде байкеров, устройство «православных» балов в стенах храмов и монастырей и прочее. Возникает впечатление, что можно быть православным рокером, православно носиться на мотоцикле и т.д. То есть появляется ощущение самой главной неправды: что можно стать православным христианином, не меняя свой образ жизни.
Конечно, можно проповедовать в любой среде и на языке этой среды. Но эта проповедь продолжается до определенных границ. До обращения человека ко Христу. А потом уже всё упраздняется, кроме церковного. Перед входом в ограду церкви человек должен обнажиться от всего – чтобы пробрести Христа. В этом да уверит нас Сказавший: «Пойди, продай имение твое и приходи и следуй за Мною» (Ср.: Мф. 19: 21) и: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Ср.: Лк. 14: 26). Имение – это не только деньги или дом. Имение – это всё, что мы имеем. Это груз наших убеждений, привычек, идей, большую часть которых нужно отбросить, чтобы принять Христа. Поэтому проповедь Евангелия начинается со слова «покайтесь» – то есть перемените мысли, а с ними – и саму жизнь. В этом и суть Крещения – омовения от прежней грязи греха, рождения в новую жизнь.
Мне кажется, задачу миссионерства прекрасно иллюстрирует евангельская история обращения Нафанаила. Вслушаемся еще раз в святой текст: «Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри. Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев» (Ин. 1: 45–49). Смысл миссионерства состоит в том, чтобы привести человека пред лице Божие и представить Христу. А дальше уже начинается диалог Бога и человека, действия Божии и ответ на них. Дальше человек сам волен сказать «да» или «нет». Ведь если бы Нафанаил не поверил в Христа, вины Филиппа уже не было бы в этом. Филипп сделал от себя всё, что мог. Показал Бога. А остальное – дело свободной воли. Дело миссионера – открыть Бога, познакомить с Ним человека, а что будет после этого, от миссионера мало зависит.
К сожалению, в наше время православный миссионер сам зачастую не знает, чего хочет от обращенного. Хочет ли он всецелого обращения ко Христу? Но это не всегда подвластно ему. А если он хочет формального признания христианства, не свидетельствует ли это о том, что он и сам такой?
Я могу представить, как проповедовал бы апостол Павел, будучи заражен современным духом церковного либерализма. Например, чтобы обратить ко Христу спортсменов, он пошел бы в гимнасии, где тренировались участники Олимпийских игр, и начал бы «качаться» вместе с ними, непринужденно ведя беседу на евангельские темы. В результате гимнасисты, конечно, признали бы превосходство христианства. Гордо бия себя в грудь, они бы говорили: «Мы – православные». Потом попросили бы освятить спортзал и все тренажеры. На этом бы всё кончилось. Хотя нет, апостол продолжал бы ходить в спортзал, но качки не понимали бы, чего еще он от них хочет.
Смешно? А не смешно представить себе, как Сергий Радонежский для углубления веры в отроках XIV века отворяет ворота монастыря, чтобы провести «православный» бал или организует походы с песнями у костра? Или крестный заезд на лошадях? Или что это делает Пахомий Великий? Или Иоанн Кронштадтский?
Мы – христиане, и должны привлекать в храм людей Христом, а не устраивать, как протестанты (особенно это хорошо видно на Западе), прицерковные кружки по интересам, надеясь, что человек от шахмат (вязания, моделирования, рукопашного боя и т.д. и т.п.) придет ко Христу. Есть в этом нечто лукавое. Нечестное прозелитирование. Чем мы хотим привлечь молодежь? Молодежными интересами? Но они их в избытке имеют вне Церкви без всяких нравоучений. Наша привлекательность – в отмирности христианства. В том, что мы можем дать и чего никогда не сможет дать мир.
Возникает закономерный вопрос: какие же я могу предложить виды миссионерства?
Ответ простой: я не знаю.
Я знаю, что нужно быть святым, чтобы твое слово «с властью» (Мф. 7: 29) действовало на других людей (но и это не всегда будет гарантией попадания в цель). Значит, нужно быть святыми, подвижниками, аскетами, чтобы проповедью было само наличие в мире «небесных человеков» и «земных ангелов». Монастырь проповедует христианство уже только своим бытием. Только одно наличие людей, которые отреклись от брака, собственности и своей воли ради Бога свидетельствует с избытком о несомненном существовании Бога. Какое миссионерство нужно было Серафиму Саровскому или Арсению Великому, когда сам их вид назидал и молчание говорило явственнее слов многих современных проповедников (и моих в том числе)?
Но, как я уже сказал, слово не всегда достигает цели. И это второй аспект миссии. Почему люди не принимают слово? Почему только четверть аудитории, как засвидетельствовал сам Христос (см.: Мф. 13: 3–23), могут воспринять слово? В ответе ли мы за остальные три четверти? Из Евангелия мы знаем, что эти «три четверти» проявились даже в числе 12 апостолов в лице Иуды. Мы знаем, как Христос Спаситель и Его ученики называли эти «три четверти»: род неверный и развращенный (Мф. 17: 17), прелюбодеи и прелюбодейцы (Иак. 4: 4), порождения ехидны (Мф. 12: 34), лицемеры (Мф. 15: 7) и т.д.
Я думаю, священник, прежде всего, в ответе за ту четверть, что принимает слово. Он их обязан довести до Царства. Образно говоря, постоянные прихожане – это те, кто приносит плод сторичный; плод в тридцать крат приносят те, кто появляется в церкви несколько раз в год. Они могут отпасть, но могут укорениться прочнее. За их погибель я отвечу в первую очередь.
Но и эта небольшая горстка избранных то слышит меня, то нет. Я долго ломал голову, почему так происходит, пока не наткнулся на слова преподобного Иоанна Кассиана Римлянина. Святой замечает будто с удивлением, что когда один брат просит у него слово утешения, то он не находит в себе ничего, чтобы ответить ему. Когда же подойдет иной (может, даже с той же проблемой), то «слово выходит из меня, – свидетельствует преподобный, – наподобие широкой реки и напояет страждущего». Святой Иоанн много искал причину этому. И причина, по его словам, заключается в том, что Бог видит веру брата, и если брат не собирается поступать по услышанному слову, то Господь отнимает слово, как бы заключает уста духовника, чтобы брат лишний раз не согрешал непослушанием. Когда же человек подходит с нелицемерным намерением поступить по слову духовника, то на него изливается всё богатство благодати утешения.
И это действительно так. Любой священник на исповеди сталкивается с этим. Временами, когда человек задает вопрос, кажется, что мозги прополоскали и кроме двух-трех дежурных фраз там ничего не осталось. А иногда слово исходит на самом деле как полноводная река. И не только Бог видит веру и покаяние человека, в какой-то мере это приоткрыто и исповедующему священнику.
И это касается не только исповеди. Бывает, придут люди на собеседование перед Крещением, и беседа длится около часа и превращается в интересный диалог. А потом крестные и родные родители приходят на исповедь и причастие, и Крещение превращается в настоящий духовный семейный праздник. А бывает, что на собеседовании выдавливаешь из себя каждое слово. Смотришь на них – а они только что козюльками в тебя не кидаются. Им бы только покрестить – и вон из храма. Может быть, в этом случае лучшей миссией будет полный отказ от Крещения? Отказ до тех пор, пока чудом Божиим (потому что человек здесь не властен) не совершится истинное обращение ко Христу – с оставлением «имения» и греховной жизни? Может быть, для «трех четвертей» миссия должна носить знак «минус», вплоть до недопущения их в храмы? И когда за право именования православным нужно будет духовно потрудиться, может тогда человек начнет задавать серьезные вопросы и искать на них ответы? Кто знает. Я из своего опыта могу сказать, что, когда совершаю крещение над людьми безразличными, совесть говорит мне, что я согрешаю. Когда я им отказываю, то чувствую, что всё делаю правильно. И чем больше условий я им ставлю, чем больше их терроризирую на собеседованиях, и они в ответ трудятся и преодолевают свою лень и соблазн прекратить всё это – тем большее уважение они во мне вызывают, если решаются дойти до конца этого марафона, а не просто сменить церковь. Обычно с самого начала я говорю так: «Если хотите покрестить ребенка без проблем, лучше сразу выберите себе другой храм». Если люди сразу не ушли – это уже заявка на серьезное отношение к христианству. И ни разу за Крещение людей после такой длительной подготовки мне не было стыдно. Как правило, такие люди не исчезают из поля зрения священника, и что-то в их жизни меняется. Пусть сначала незаметно, как незаметно для глаза дрожжи меняют тесто (см.: Мф. 13: 33), но их жизнь становится другой.
Пусть же Господь наставит каждого из нас, как правильно исполнить миссию на своем месте, чтобы от этого получили пользу и наставляемые, и сам наставник. Аминь.
Священник Сергий Бегиян
***
Доп.:
"Проблемы миссии в условиях отсутствия в России национальной идеи".
Казалось бы, после снятия всех запретов нравственная обстановка, как минимум, должна была хоть чуть-чуть улучшиться, но мы наблюдаем в этой области обратный эффект. Почему? Ведь построены заново, восстановлены из руин десятки тысяч церквей, открыты духовные школы, разрешена церковная проповедь, но нравственный уровень людей, особенно в молодежной среде, катастрофически падает...
http://www.pravoslavie.ru/smi/42883.htm
?Православная миссия… это почетный долг священника (иногда – и мирянина) – благовествовать людям Царство Божие, пришедшее в силе. Как это сделать – вот в чем вопрос. Как не опошлить благую весть, не стереть из Нового Завета Христа, чтобы не оставить в нем только заповеди и запреты?
«Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал. 4: 19). Кто из священников не вопил так с апостолом Павлом? Говоришь проповедь за проповедью, разъясняешь, толкуешь – а приходит человек на исповедь, постоянный прихожанин, – и ничего нет. Я говорю не о слезах покаяния и биении себя в грудь – не этого я ищу. Но когда приходит бабушка и говорит обычным ровным голосом, как она говорит в бакалейной лавке: «Ну что сказать? Я грешила, грешу…» – тут она делает паузу, а я мысленно заканчиваю за нее: «…и буду грешить». После этих слов мне хочется биться головой об исповедальный аналой.
Это именно муки рождения. Ты ищешь слово, ищешь его порой с усилием – и вроде бы находишь – и видишь, как люди ловят его, вздыхают, понимаешь, что иногда это слово – не от меня, но дар Божий. Говоришь слово – и чувствуешь, что оно обращено не только к людям, но и ко мне. Но приходит время исповеди, этот частный суд над каждым священником, – и прихожане убивают меня. Мне кажется, исповедь показывает состоятельность каждого священника как пастыря. В некоторых епархиях периодически проводят переэкзаменовку для священников. Заставляют сдавать миниэкзамен по некоторым церковным дисциплинам, послужить при проверяющем епархиальном священнике – и смотрят, всё ли делается правильно. Я думаю, чтобы проверить профпригодность священника, достаточно к нему на приход направить хорошего духовника, попросить людей исповедаться ему – и сразу будет понятно, кто из нас что делает на приходе.
В миссии есть два момента: слово исходящее и слово принятое. И я хотел бы подробно остановиться на них. Первое всегда зависит от священника. В первом погрешают почти все. И не виноваты в этом почти все. Это парадокс современной гомилетики (науки о проповеди).
Школьная (семинарская) наука предлагает священнику перед проповедью основательно подготовиться. Обложиться книгами: изучить фрагмент Евангелия, который будет читаться на богослужении, прочитать про праздник и святых, даже написать текст. Священник послушно готовится, работает, продумывает. Приходит на Литургию и служит. И после службы выдает готовый вечерний текст. Контекстуально он, без сомнения, связан с сегодняшним днем, но мистически – он оторван от сегодняшней Литургии. Он родился вне опыта Литургии.
Посмотрим на святых отцов. Когда ученик преподобного Сергия Радонежского преподобный Исаакий попросил его благословения на подвиг молчания, святой Сергий не пожелал его тут же благословить, но повелел ему подойти завтра, после Литургии. И тогда, после Литургии, чудный огонь исшел из благословляющей руки преподобного Сергия. Этот момент жития Радонежского чудотворца известен многим. Святой Сергий не мыслил никакого духовного дела без участия Литургии. Мы же дерзаем готовить слово для народа вне этого опыта. Альтернативный опыт построения проповеди предлагает митрополит Антоний (Храповицкий). (Понятно, что это фигура противоречивая, но его слова о проповеди бьют прямо в цель.) Он говорит, что проповедь должна строиться на… исповеди. Пастырь приходит в храм, исповедует народ, видит общие болячки своих прихожан, молится на Литургии – и в этом мистическом предстоянии рождается слово. Пастырь показывает на проповеди, как преодолеть ту или иную страсть, побороть грех и т.д. Конечно, не всегда проповедь должна строиться по такому принципу и не всегда может. Невозможно в многоклирном приходе, где один священник исповедует, а другой служит, осуществить это. Но попробовать-то можно! Зачем загружать прихожан многочисленными цифрами и фактами, которые не несут ничего душеполезного?
Я пытался по-разному готовиться к общению с народом и заметил одну любопытную закономерность. Если внимательно и глубоко молишься, целиком проникаешь в Литургию – тогда и говорить легко, и есть о чем. Если молишься невнимательно – все слова, даже если их накануне заучил наизусть, звучат фальшиво и наигранно. Кстати, Антоний (Храповицкий) даже запрещал предварительно готовить проповеди или проговаривать их, чтобы, как он говорил, «не принести прихожанам один пепел». И это так! Слово, рожденное на Литургии, в живом предстоянии Богу-Слову – и само живое; оно, что главное, – опытное, потому что родилось из молитвенного опыта. Поэтому звучит и произносится совсем по-другому.
Точно такая же ошибка отрыва от мистики Церкви совершается и во внешнецерковной миссии. Мы готовы сказать людям многое, но почему-то часто говорим не главное. Я включаю интернет и наблюдаю, до чего только не доходят священники в попытках миссионерства. Мы с радостью подхватываем слова апостола Павла: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9: 22), особо даже не вдумываясь в их смысл. Эти слова значат – подчиниться на время обычаям «некоторых», чтобы иметь возможность им проповедовать Христа. Поэтому апостол и говорит: «для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона» (1 Кор. 9: 20–21). Апостол был как иудей, как эллин и т.д., однако и не думал оставаться при этих обычаях, потому что они для него – «сор» (Флп. 3: 8). Мы же, становясь «всем для всех», пытаемся не людей ввести в ограду, а церковную ограду расширить, воцерковить то, что является сором. Поэтому неожиданный размах приобретает миссионерство на рок-сценах, в среде байкеров, устройство «православных» балов в стенах храмов и монастырей и прочее. Возникает впечатление, что можно быть православным рокером, православно носиться на мотоцикле и т.д. То есть появляется ощущение самой главной неправды: что можно стать православным христианином, не меняя свой образ жизни.
Конечно, можно проповедовать в любой среде и на языке этой среды. Но эта проповедь продолжается до определенных границ. До обращения человека ко Христу. А потом уже всё упраздняется, кроме церковного. Перед входом в ограду церкви человек должен обнажиться от всего – чтобы пробрести Христа. В этом да уверит нас Сказавший: «Пойди, продай имение твое и приходи и следуй за Мною» (Ср.: Мф. 19: 21) и: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Ср.: Лк. 14: 26). Имение – это не только деньги или дом. Имение – это всё, что мы имеем. Это груз наших убеждений, привычек, идей, большую часть которых нужно отбросить, чтобы принять Христа. Поэтому проповедь Евангелия начинается со слова «покайтесь» – то есть перемените мысли, а с ними – и саму жизнь. В этом и суть Крещения – омовения от прежней грязи греха, рождения в новую жизнь.
Мне кажется, задачу миссионерства прекрасно иллюстрирует евангельская история обращения Нафанаила. Вслушаемся еще раз в святой текст: «Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри. Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев» (Ин. 1: 45–49). Смысл миссионерства состоит в том, чтобы привести человека пред лице Божие и представить Христу. А дальше уже начинается диалог Бога и человека, действия Божии и ответ на них. Дальше человек сам волен сказать «да» или «нет». Ведь если бы Нафанаил не поверил в Христа, вины Филиппа уже не было бы в этом. Филипп сделал от себя всё, что мог. Показал Бога. А остальное – дело свободной воли. Дело миссионера – открыть Бога, познакомить с Ним человека, а что будет после этого, от миссионера мало зависит.
К сожалению, в наше время православный миссионер сам зачастую не знает, чего хочет от обращенного. Хочет ли он всецелого обращения ко Христу? Но это не всегда подвластно ему. А если он хочет формального признания христианства, не свидетельствует ли это о том, что он и сам такой?
Я могу представить, как проповедовал бы апостол Павел, будучи заражен современным духом церковного либерализма. Например, чтобы обратить ко Христу спортсменов, он пошел бы в гимнасии, где тренировались участники Олимпийских игр, и начал бы «качаться» вместе с ними, непринужденно ведя беседу на евангельские темы. В результате гимнасисты, конечно, признали бы превосходство христианства. Гордо бия себя в грудь, они бы говорили: «Мы – православные». Потом попросили бы освятить спортзал и все тренажеры. На этом бы всё кончилось. Хотя нет, апостол продолжал бы ходить в спортзал, но качки не понимали бы, чего еще он от них хочет.
Смешно? А не смешно представить себе, как Сергий Радонежский для углубления веры в отроках XIV века отворяет ворота монастыря, чтобы провести «православный» бал или организует походы с песнями у костра? Или крестный заезд на лошадях? Или что это делает Пахомий Великий? Или Иоанн Кронштадтский?
Мы – христиане, и должны привлекать в храм людей Христом, а не устраивать, как протестанты (особенно это хорошо видно на Западе), прицерковные кружки по интересам, надеясь, что человек от шахмат (вязания, моделирования, рукопашного боя и т.д. и т.п.) придет ко Христу. Есть в этом нечто лукавое. Нечестное прозелитирование. Чем мы хотим привлечь молодежь? Молодежными интересами? Но они их в избытке имеют вне Церкви без всяких нравоучений. Наша привлекательность – в отмирности христианства. В том, что мы можем дать и чего никогда не сможет дать мир.
Возникает закономерный вопрос: какие же я могу предложить виды миссионерства?
Ответ простой: я не знаю.
Я знаю, что нужно быть святым, чтобы твое слово «с властью» (Мф. 7: 29) действовало на других людей (но и это не всегда будет гарантией попадания в цель). Значит, нужно быть святыми, подвижниками, аскетами, чтобы проповедью было само наличие в мире «небесных человеков» и «земных ангелов». Монастырь проповедует христианство уже только своим бытием. Только одно наличие людей, которые отреклись от брака, собственности и своей воли ради Бога свидетельствует с избытком о несомненном существовании Бога. Какое миссионерство нужно было Серафиму Саровскому или Арсению Великому, когда сам их вид назидал и молчание говорило явственнее слов многих современных проповедников (и моих в том числе)?
Но, как я уже сказал, слово не всегда достигает цели. И это второй аспект миссии. Почему люди не принимают слово? Почему только четверть аудитории, как засвидетельствовал сам Христос (см.: Мф. 13: 3–23), могут воспринять слово? В ответе ли мы за остальные три четверти? Из Евангелия мы знаем, что эти «три четверти» проявились даже в числе 12 апостолов в лице Иуды. Мы знаем, как Христос Спаситель и Его ученики называли эти «три четверти»: род неверный и развращенный (Мф. 17: 17), прелюбодеи и прелюбодейцы (Иак. 4: 4), порождения ехидны (Мф. 12: 34), лицемеры (Мф. 15: 7) и т.д.
Я думаю, священник, прежде всего, в ответе за ту четверть, что принимает слово. Он их обязан довести до Царства. Образно говоря, постоянные прихожане – это те, кто приносит плод сторичный; плод в тридцать крат приносят те, кто появляется в церкви несколько раз в год. Они могут отпасть, но могут укорениться прочнее. За их погибель я отвечу в первую очередь.
Но и эта небольшая горстка избранных то слышит меня, то нет. Я долго ломал голову, почему так происходит, пока не наткнулся на слова преподобного Иоанна Кассиана Римлянина. Святой замечает будто с удивлением, что когда один брат просит у него слово утешения, то он не находит в себе ничего, чтобы ответить ему. Когда же подойдет иной (может, даже с той же проблемой), то «слово выходит из меня, – свидетельствует преподобный, – наподобие широкой реки и напояет страждущего». Святой Иоанн много искал причину этому. И причина, по его словам, заключается в том, что Бог видит веру брата, и если брат не собирается поступать по услышанному слову, то Господь отнимает слово, как бы заключает уста духовника, чтобы брат лишний раз не согрешал непослушанием. Когда же человек подходит с нелицемерным намерением поступить по слову духовника, то на него изливается всё богатство благодати утешения.
И это действительно так. Любой священник на исповеди сталкивается с этим. Временами, когда человек задает вопрос, кажется, что мозги прополоскали и кроме двух-трех дежурных фраз там ничего не осталось. А иногда слово исходит на самом деле как полноводная река. И не только Бог видит веру и покаяние человека, в какой-то мере это приоткрыто и исповедующему священнику.
И это касается не только исповеди. Бывает, придут люди на собеседование перед Крещением, и беседа длится около часа и превращается в интересный диалог. А потом крестные и родные родители приходят на исповедь и причастие, и Крещение превращается в настоящий духовный семейный праздник. А бывает, что на собеседовании выдавливаешь из себя каждое слово. Смотришь на них – а они только что козюльками в тебя не кидаются. Им бы только покрестить – и вон из храма. Может быть, в этом случае лучшей миссией будет полный отказ от Крещения? Отказ до тех пор, пока чудом Божиим (потому что человек здесь не властен) не совершится истинное обращение ко Христу – с оставлением «имения» и греховной жизни? Может быть, для «трех четвертей» миссия должна носить знак «минус», вплоть до недопущения их в храмы? И когда за право именования православным нужно будет духовно потрудиться, может тогда человек начнет задавать серьезные вопросы и искать на них ответы? Кто знает. Я из своего опыта могу сказать, что, когда совершаю крещение над людьми безразличными, совесть говорит мне, что я согрешаю. Когда я им отказываю, то чувствую, что всё делаю правильно. И чем больше условий я им ставлю, чем больше их терроризирую на собеседованиях, и они в ответ трудятся и преодолевают свою лень и соблазн прекратить всё это – тем большее уважение они во мне вызывают, если решаются дойти до конца этого марафона, а не просто сменить церковь. Обычно с самого начала я говорю так: «Если хотите покрестить ребенка без проблем, лучше сразу выберите себе другой храм». Если люди сразу не ушли – это уже заявка на серьезное отношение к христианству. И ни разу за Крещение людей после такой длительной подготовки мне не было стыдно. Как правило, такие люди не исчезают из поля зрения священника, и что-то в их жизни меняется. Пусть сначала незаметно, как незаметно для глаза дрожжи меняют тесто (см.: Мф. 13: 33), но их жизнь становится другой.
Пусть же Господь наставит каждого из нас, как правильно исполнить миссию на своем месте, чтобы от этого получили пользу и наставляемые, и сам наставник. Аминь.
Священник Сергий Бегиян
***
Доп.:
"Проблемы миссии в условиях отсутствия в России национальной идеи".
Казалось бы, после снятия всех запретов нравственная обстановка, как минимум, должна была хоть чуть-чуть улучшиться, но мы наблюдаем в этой области обратный эффект. Почему? Ведь построены заново, восстановлены из руин десятки тысяч церквей, открыты духовные школы, разрешена церковная проповедь, но нравственный уровень людей, особенно в молодежной среде, катастрофически падает...
http://www.pravoslavie.ru/smi/42883.htm
Не стоит слишком противопоставлять душу и тело, не по-христиански это. Хотя подобное радикальное противопоставление очень даже встречается. Оно получило особое название — антропологический дуализм. Что это за дуализм? Это учение, согласно которому человек состоит из двух противоположностей — души и тела.
Память о суде Божьем 31 Августа 2013
Радикальные дуалисты добавляют еще, что душу и тело создали два различных бога. Душу создал добрый бог, а тело — злой. Вот почему душа и тело плохо уживаются между собой. Вот почему у души и тела совершенно разные судьбы: после смерти душа освобождается от материальных оков, и человек становится подобен ангелу — чистый дух.
Дуализм весьма далек от христианства. Еще и потому, что христианство началось с вести о воскресении Христовом. То есть с веры, что Христова душа после смерти воссоединилась с телом, и вместе с телом Христос вознесся на небеса.
Согласно вере апостольской вечная судьба у души и тела — одна, их создал Единый Благой Бог.
Тем не менее, всегда находились люди, которые считали дуалистические представления сугубо христианскими, а противников дуализма принимали за недостаточно духовных христиан.
Некоторые из этих людей делали из дуалистических представлений далеко идущие практические выводы. Они заключали: тело настолько чуждо душе, что все происходящее с телом никак не влияет на душу; пусть бездуховное тело делает все, что хочет, сейчас ничего не поделаешь, однако потом, в вечности, телу места нет — в Небесном Царстве все по-настоящему духовные люди будут бестелесны. Иными словами, часть дуалистов уверена, что плотские грехи никак не вредят душе. Ясно, как этот практический вывод открывает дорогу для страстей блуда и чревоугодия. Скандал? Скандал. Начался он в апостольские времена, впрочем, и сейчас мы встречаем людей, которые рассуждают сходным образом: «Богу не важно, что у меня в тарелке» — ну и так далее со всеми остановками.
* * *
Уже на страницах Нового Завета запечатлена полемика с дуализмом. Апостол Иуда в достаточно нелицеприятных выражениях обличает этих якобы духовных людей: «Это безводные облака, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые» (Иуд. 1:12).
Два привычных образа из повседневной жизни: облако и дерево.
Для жаркого сухого климата Святой земли источник воды — это источник благословения. На библейском языке «дождь» символизирует благодать Божию. Соответственно, «безводное облако» символизирует безблагодатного человека, дающего христианам лишь ложные надежды. От небесного облака, принесенного ветром (неким духом) ожидается дождь, но напрасно, — учитель дуализма бездуховен и не приносит на иссохшую землю благодать.
Другой образ — дерева — хорошо описан в изречениях египетских отцов. Человек уподобляется плодовому дереву. Листья — результат внешнего труда (телесного делания), а плоды — результат внутреннего труда (умного делания). Без листьев дерево не принесет плода, листья жизненно необходимы. Но не забудем евангельское слово: дерево, на котором много листьев и нет плодов, зря утруждает землю. По толкованию блаженного Феофилакта, деревьями дважды умершими апостол Иуда называет тех, которые не имеют ни плода, ни листьев. Таким образом, дуалисты-гностики чуждаются телесного аскетического делания (листьев) и остаются без умного делания (плода). И без благодати.
Дуализм уводит человека прочь с новозаветного пути. Несчастный человек, сбитый с толку дуалистами, становится подобен безводному облаку, бесплодному дереву. Духовной благодатной жизни в нем нет, хотя он и считает себя духовным.
* * *
Образы Нового Завета легко запоминаются. Но не одними образными сравнениями апостол Иуда пытается наставить христиан на дорогу жизни. Он приводит доводы и от Священного Писания. И указывает на духовное упражнение, которое помогает выйти из дуалистического тупика.
Что мы узнаём из Писания? Множество примеров, когда Господь вершит суд над грешниками. Был суровый суд над блудниками содомскими, суд над убийцей Каином, над лжесвященником Кореем (см. Иуд. 1:7, 11). И еще будет Суд в конце времен.
Спрашивается: неужели Суда Божия избегнут те, кто живет в грехах и оправдывает себя ложными дуалистическими измышлениями? Память о Суде помогает человеку встать на борьбу с грехом, упражняться в борьбе с грехом, «подвизаться (др.-греч. ?????????????) за веру» (Иуд. 1:3). В этом подвиге за веру апостольскую Бог будет помогать, тело и душа будут одухотворяться.
Память о Суде Божием сослужит нам добрую службу. Память о Суде может стать духовным упражнением, дающим многие напоенные благодатью плоды.
Диакон Павел Сержантов
Дуализм весьма далек от христианства. Еще и потому, что христианство началось с вести о воскресении Христовом. То есть с веры, что Христова душа после смерти воссоединилась с телом, и вместе с телом Христос вознесся на небеса.
Согласно вере апостольской вечная судьба у души и тела — одна, их создал Единый Благой Бог.
Тем не менее, всегда находились люди, которые считали дуалистические представления сугубо христианскими, а противников дуализма принимали за недостаточно духовных христиан.
Некоторые из этих людей делали из дуалистических представлений далеко идущие практические выводы. Они заключали: тело настолько чуждо душе, что все происходящее с телом никак не влияет на душу; пусть бездуховное тело делает все, что хочет, сейчас ничего не поделаешь, однако потом, в вечности, телу места нет — в Небесном Царстве все по-настоящему духовные люди будут бестелесны. Иными словами, часть дуалистов уверена, что плотские грехи никак не вредят душе. Ясно, как этот практический вывод открывает дорогу для страстей блуда и чревоугодия. Скандал? Скандал. Начался он в апостольские времена, впрочем, и сейчас мы встречаем людей, которые рассуждают сходным образом: «Богу не важно, что у меня в тарелке» — ну и так далее со всеми остановками.
* * *
Уже на страницах Нового Завета запечатлена полемика с дуализмом. Апостол Иуда в достаточно нелицеприятных выражениях обличает этих якобы духовных людей: «Это безводные облака, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые» (Иуд. 1:12).
Два привычных образа из повседневной жизни: облако и дерево.
Для жаркого сухого климата Святой земли источник воды — это источник благословения. На библейском языке «дождь» символизирует благодать Божию. Соответственно, «безводное облако» символизирует безблагодатного человека, дающего христианам лишь ложные надежды. От небесного облака, принесенного ветром (неким духом) ожидается дождь, но напрасно, — учитель дуализма бездуховен и не приносит на иссохшую землю благодать.
Другой образ — дерева — хорошо описан в изречениях египетских отцов. Человек уподобляется плодовому дереву. Листья — результат внешнего труда (телесного делания), а плоды — результат внутреннего труда (умного делания). Без листьев дерево не принесет плода, листья жизненно необходимы. Но не забудем евангельское слово: дерево, на котором много листьев и нет плодов, зря утруждает землю. По толкованию блаженного Феофилакта, деревьями дважды умершими апостол Иуда называет тех, которые не имеют ни плода, ни листьев. Таким образом, дуалисты-гностики чуждаются телесного аскетического делания (листьев) и остаются без умного делания (плода). И без благодати.
Дуализм уводит человека прочь с новозаветного пути. Несчастный человек, сбитый с толку дуалистами, становится подобен безводному облаку, бесплодному дереву. Духовной благодатной жизни в нем нет, хотя он и считает себя духовным.
* * *
Образы Нового Завета легко запоминаются. Но не одними образными сравнениями апостол Иуда пытается наставить христиан на дорогу жизни. Он приводит доводы и от Священного Писания. И указывает на духовное упражнение, которое помогает выйти из дуалистического тупика.
Что мы узнаём из Писания? Множество примеров, когда Господь вершит суд над грешниками. Был суровый суд над блудниками содомскими, суд над убийцей Каином, над лжесвященником Кореем (см. Иуд. 1:7, 11). И еще будет Суд в конце времен.
Спрашивается: неужели Суда Божия избегнут те, кто живет в грехах и оправдывает себя ложными дуалистическими измышлениями? Память о Суде помогает человеку встать на борьбу с грехом, упражняться в борьбе с грехом, «подвизаться (др.-греч. ?????????????) за веру» (Иуд. 1:3). В этом подвиге за веру апостольскую Бог будет помогать, тело и душа будут одухотворяться.
Память о Суде Божием сослужит нам добрую службу. Память о Суде может стать духовным упражнением, дающим многие напоенные благодатью плоды.
Диакон Павел Сержантов